Гусарский насморк

Пока Шурочка возилась у печи, подкидывая на ещё не успевшие остыть угли поленья, она не обращала на меня никакого внимания, будто забыла, что я стою здесь в избе у порога, прямо за её спиной. Когда дрова разгорелись, и весело зашумел алюминиевый чайник, Шурочка выпростала руки из рукавов плаща и повесила его на гвоздик возле самой двери, затем, вытащив заколку, встряхнула головой, отчего волосы светлыми волнами сбежали ей прямо на плечи. В избе было жарко, и Шурочка, ничуть меня не стесняясь, высоко подняв юбку, расстегнула подтяжки, и стала медленно скатывать вниз тонкие капроновые чулки, ставя попеременно на стул то одну, то другую ногу. Полоска бедра между чулком и юбкой была настолько умопомрачительна, что я, с трудом себя удерживая, зажмурился ослеплённый притягательной силой женского тела. Когда я открыл глаза, Шурочка уже стояла возле меня и загадочно улыбалась.

– Ах, какие мы стеснительные, какие мы хорошие мальчики, – напевала она, гладя мою голову. – Ах, какие умницы!

Я смущённо уставился в пол. Её пальчики на ногах с коротко остриженными ноготками тихо шевелились на ослепительной глади пола. Маленькие и круглые, как ягодки, с ярко накрашенными ноготками, они были так упоительно милы, что мне захотелось их тут же брать губами, и чтобы каждый отдельно, и так до бесконечности.

– Проходи, раздевайся. Снимай сапожища-то. – Шурочка показала рукой на стоящий стул.

Я стал скороговоркой бормотать что-то несуразное насчёт тесных сапог, мозолей, и так далее. Тогда она сама поставила напротив меня стул и уселась на него, положив свои босые ноги мне прямо в ладони. Я уселся рядом на сундук. Стул был гораздо ниже сундука, и Шурочкины ноги сразу обнажились, открывая моему взору самое что ни на есть притягательное в женщине. Большим пальцем правой ноги она дотянулась до моего носа и, дурачась, несколько раз нажала на него:

– Пи-пи! Поехали!

Я поймал её ногу за щиколотку и стал быстро, один за другим, целовать её тёплые и твёрдые, как грибочки, подушечки пальцев. Тepпкий полынный запах пота не оттолкнул меня, а напротив, обострил все мои чувства. Я с наслаждением вдыхал его, перебирая губами пальцы, целовал подошву, целовал нежную впадину на подошве, тёрся щекой о неё, боясь выпустить из рук столь непривычную игрушку.

Шурочкина голова лежала на спинке стула. Мне было видно, как гримаса острого наслаждения пробегала по её лицу. Маленькие белые и крепкие, как камушки, зубы стиснуты и обнажены в сладкой истоме.

Руки мои продолжали блуждать по её ноге, гладили колено и ту самую ямочку на изгибе, где находилась вожделенная коричневая точка родинки, опускаясь все ниже и ниже. Внутренняя сторона бедра была бархатистой на ощупь и такой нежной, что я, не выдержав, сполз с высокого сундука на пол и, стоя на коленях, зарылся между её ног лицом, целуя каждый сантиметр, каждую клеточку её тела.

Судорога пробежала по Шурочке, отдаваясь во мне тугими неудержимыми толчками. Ладонь моей распутницы то сжималась, то разжималась у меня на затылке. Шурочка тихо постанывала, прижимая мою голову к себе.

Забытый чайник давно уже гневно плевался на раскалённую плиту. Время перевалило за полночь, а я никак не мог оторваться от впервые послушного мне тела женщины.

Шурочка, встав, быстро, рывком, стянула через голову кофточку, наступила, путаясь ногами, на юбку, и замерла посередине избы, сверкая доступностью и невозможностью своего тела. Я не уловил момента, когда она сняла трусики, но тёмный сакральный треугольник был резко очерчен на гладкой белизне её тела.

Шурочка тут же нырнула под одеяло, зовя меня глазами. Что делать!!! Я вдруг явственно почувствовал всю несуразность своего положения. Эти проклятые сапоги, рваные обмотки на ногах и эта женщина!

Мой разум вышвырнул меня наружу, на зябкую морозную улицу. Я шёл домой, кусая пальцы, и плакал от боли и жалости к себе. Вот и теперь воспоминания вновь отбросили меня в мою далёкую юность, и вновь чувство стыда и неловкости смущают меня, и я опять краснею и вжимаю голову в плечи, как в ожидании удара, из невероятного прошлого. Время ещё не стёрло ощущение позора за свою беспомощность в столь ответственный для мужчины случай. Оказалось – насколько страшно и трудно сделать один единственный шаг и переступить ту черту, которая навечно отделяет тебя от детского неведенья…

У своего дома я столкнулся с одним из моих товарищей. Он, ожидая результата, терпеливо караулил меня почти всю ночь.

– Ну, как? – с нескрываемой завистью спросил он.

– Уработал! – как можно беспечнее сказал я, и в знак истинности сказанного пощёлкал перед носом восхищённого друга подаренной зажигалкой.