Гуманисты эпохи Возрождения о формировании личности (XIV–XVII вв.)

Уже в самих маленьких детях иногда обнаруживается некая особая склонность к определенным дисциплинам, как, например, к музыке, арифметике или космографии. Я ведь сам знал тех, кто был решительно неспособен к наставлениям грамматики и риторики, а к тем, более тонким, дисциплинам оказывался очень восприимчив. В таком случае надо природе помогать в том направлении, к которому она склонна сама по себе. А при склонности затрачивается наименьший труд, точно так же в противном случае «ты ничего не скажешь и не сделаешь вопреки Минерве»[405]. Я знал мальчика, который еще не умел говорить и для которого не было ничего слаще, чем, листая том, изображать читающего. И хотя он делал это иной раз в течение многих часов, он не испытывал никакого отвращения. И как бы сильно он иногда ни плакал, всегда, однако, успокаивался, когда ему давали книгу. Эта вещь внушила родителям добрую надежду, что он станет когда-нибудь ученым мужем. Вдобавок и имя его было неким радостным предзнаменованием. Его ведь звали Иеронимом[406]. Но какой он теперь, не знаю, ибо взрослым его не видел.

Педагог будет неусыпно заботиться об их отборе, чтобы предложить главным образом то, что сочтет наиболее привлекательным для детей и наиболее им близким и приятным и, так сказать, богатым цветами. Урожай первого возраста жизни, или весны, состоит из цветов, ласково улыбающихся и радостно зеленеющих трав, пока возраст зрелости, осень, спелыми плодами не переполнит житницу. Как нелепо искать весной зрелую виноградную гроздь, осенью – розу, так наставнику надо внимательно следить, что каждому возрасту соответствует. Детству соответствуют радостные и приятные вещи. Впрочем, из занятий надлежит вообще удалить печаль и суровость. Если не ошибаюсь, древние даже пожелали выразить это, приписав девственным музам замечательную красоту, кифару, пение, пляски и игры в прекрасных, покрытых зеленью местах и дав им в спутницы Харит: успех в занятиях [думали они] зависит преимущественно от взаимного благоволения душ, откуда древние и назвали эти занятия науками человечности. Но ничто не мешает, чтобы спутницей наслаждения была польза, а добродетель была связана с веселостью. И все эти столь плодотворные вещи мальчик узнает без всякой скуки. В самом деле, что препятствует тому, чтобы он изучал те самые работы (либо остроумную басенку поэтов, либо изящную сентенцию, либо занимательную историйку, либо искусную притчу) там, где впитывают и заучивают нелепую песню, по большей части шутовскую, достойные осмеяния россказни безумных старух, сплошной вздор [болтающих] женщин? Сколько сновидений, сколько пустячных загадок, сколько бесполезных заклинаний от лемуров, привидений, злых духов, колдуний, ламий, эфиальтов, леших и демогоргон[407], сколько вредной лжи из простонародных историй, сколько вздора, сколько беспутных высказываний храним мы в памяти, даже став взрослыми, из того, что услышали среди ласк и игр от пап, дедушек и бабушек, мам и девушек, сидящих за прялкой?

Но какой большой шаг к образованию был бы сделан, если бы вместо этих сицилийских, как говорится, глупостей, еще более пустых и не только нелепых, но даже вредных, мы бы впитывали то, о чем только что упоминали? Ты скажешь: какой ученый снизойдет до этих столь незначительных вещей? Но такой великий философ, как Аристотель, не тяготился исполнять обязанности грамматика, воспитывая Александра; Хирон воспитывал в детстве Ахилла, за ним последовал Феникс. Священник Илий воспитывал мальчика Самуила[408]. А сегодня некоторые ради небольшого барыша или удовольствия тратят, пожалуй, больше труда на воспитание ворона или попугая. Иные же ради благочестия предпринимают дальние, равно и опасные поездки и другие почти невыносимые труды. Разве к этой обязанности, приятнее которой ничего не может быть для Бога, не призывает нас благочестие? Однако в преподавании тех самых вещей, о которых мы упоминали, воспитателю не следует быть ни грозным, ни суровым, а быть больше настойчивым, чем не знающим меры. Настойчивость не вызывает неудовольствия, если она умеренна, если приправляется разнообразием и веселостью, наконец, если так преподают эти вещи, что отсутствует ощущение труда, а ребенок считает, что все делается ради игры.