Возможно, какому-то человеку с более суровым нравом будет стыдно так болтать вздор среди детей. Но при всем том ему же не неприятно и не стыдно добрую часть дня играть с мальтийскими собачками или с обезьянами, либо разговаривать с вороном и попугаем, либо молоть вздор с шутами. С помощью этих глупостей делается очень серьезное дело, и удивительно, что добрые мужи из этого получают меньше наслаждения, в то время как любовь и надежда на значительный успех делают обычно приятным и то, что само по себе серьезно. Признаю, что грамматические предписания вначале достаточно строги и более необходимы, чем приятны. Однако даже в них добрую часть тяжести устраняет умение преподавателя. Сначала надо преподать детям только главнейшее и самое простое. А ныне какими двусмысленностями и трудностями мучат детей, пока они выучивают наизусть названия букв, прежде чем узнают их изображения, пока их вынуждают заучивать с флексиями имен существительных и глаголов, скольким падежам, залогам и временам одно и то же слово соответствует, например, musae соответствует родительному и дательному падежу единственного числа, именительному и звательному множественного. Legeris идет от legor, от legerim и от legero. Какие вопли мучений оглашают тогда школу, после того как от детей требуют подобных знаний этого. Некоторые грамматики, чтобы показать свою эрудицию, имеют обыкновение старательно добавлять им кое-что трудное. Это заблуждение делает начала почти всех дисциплин, особенно диалектики, запутанными и тяжелыми. Если показываешь им [педагогам] более удобный путь обучения, они отвечают, что сами обучены таким способом и не допустят каких-то улучшений для детей по сравнению с тем, что выпало им на долю, когда они были детьми. Итак, надо избегать любой трудности – и той, что без надобности, и несвоевременной. То, что выполняется в свое время, совершается легче. Но там, где требуется уже претерпеть необходимую трудность, там искусный мастер в воспитании молодежи будет стремиться, насколько возможно, подражать опытным и благожелательным медикам, которые, собираясь дать лекарство из полыни, по словам Лукреция, смазывают медом края бокалов, чтобы мальчик, соблазненный наслаждением от сладости, не убоялся целительной горечи[411]; или примешивают также в само лекарство сахар либо что-то другое приятного вкуса. И они даже скрывают, что это лекарство. Иногда ведь один вид его вызывает страх. Наконец, легко победить это неприятное чувство, если обучать не сразу всему и неумеренно, но понемногу и с перерывами. Хотя не следует слишком сомневаться в силах детей, если случайно им надо будет выполнить какую-то работу. Не силен ребенок телесно, но силен усердием, силен способностью от природы. Не силен, как бык, но силен, как муравей. Кое в чем и муха превзойдет слона. Всякое существо сильно в том, к чему создано природой. Разве мы не видим, что очень нежные дети с удивительной легкостью носятся целый день и не чувствуют усталости? Если бы Милон делал то же самое, он бы утомился. В чем причина? В том, что возрасту детей свойственна игра, и они представляют себе занятия игрой, а не трудом. Но в любом деле наибольшая часть тягости идет из воображения, которое приносит подчас ощущение страдания даже там, где никакого страдания нет. Поэтому, поскольку провидение природы лишило маленьких [силы], то, чтобы поддержать детей с этой стороны настолько, насколько им недостает физических сил, обязанность учителя будет заключаться в том, чтобы многими способами исключить это воображение и облечь занятия в игру. Существуют и вполне достойные виды игр для детей, с помощью которых следует часто ослаблять напряжение в занятиях после того, как подошли к тому, чтобы призвать детей к более трудным вещам, которые невозможно воспринять без усилия и трудов; этот вид занятий состоит в обсуждении тем, переводах с латинского на греческий или с греческого на латинский или изучении космографии. Но самым полезным в этом будет, если ребенок приучится уважать и почитать наставника, любить науки и восхищаться ими, страшиться позора, пленяться похвалой.