Гуманисты эпохи Возрождения о формировании личности (XIV–XVII вв.)

Однако вернусь к детям, для которых нет ничего вреднее постоянных побоев; их непомерность приводит к тому, что ребенок, более способный от природы, становится упрямым, а более заурядный впадает в отчаяние, от частого повторения побоев тело становится к ним нечувствительным, а душа становится нечувствительной к словам. Мало того, и порицание слишком суровое к детям не следует применять часто. Лекарство, неправильно употребляемое, усиливает болезнь, вместо того чтобы ее облегчить, употребляемое постоянно, мало-помалу теряет целебное свойство и действует так же, как действует обычно неприятная и мало полезная для здоровья пища. Здесь перед нами возопят оракулы евреев: «Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына; а кто любит, тот с детства наказывает его»[391]. И снова: «Нагибай шею его в юности и сокрушай ребра его, доколе оно (дитя) молодо…»[392] Возможно, подобное наказание некогда подходило иудеям. Сегодня слова евреев надлежит толковать способом, более достойным гражданина[393]. А если кто будет донимать нас словами и восклицаниями, скажу: что нелепее, чем нагибать шею мальчика и бить тело ребенка, неужели ты не веришь, что бык предназначен для плуга, осел для перевозки грузов, а человек для добродетели? Какая же награда нам обещана? «Чтобы не льстил у дверей ближних», – говорят. Боятся бедности для сына своего как наивысшего зла. Что ничтожнее этого суждения? Пусть будет нашей розгой благородное увещевание, иногда и порицание, но основанное на мягкости, а не приправленное раздражением. С помощью этой плетки будем усердствовать в отношении своих детей, дабы правильно воспитанные в своем доме обрели науку добродетельной жизни и не были вынуждены при ведении дел нищенски выпрашивать совета у близких. Философ Ликон указывает на два самых сильных стимула для нравов детей – стыд и похвалу[394]; стыд – это страх перед справедливым позором, похвала же – кормилица всех искусств. Этими стимулами возбудим умы детей. А теперь, если угодно, покажу тебе и палку, чтобы сокрушать ребра своих детей. «Труд неустанный все побеждает»[395], – говорит наилучший из поэтов; будем на страже, подтолкнем, настоим, требуя, повторяя, внушая. Этой палкой будем бить бока своих детей. Пусть прежде всего они научатся любить нравственность и знания и восхищаться ими, а позор и невежество ненавидеть. Пусть слышат, как одних хвалят за честные поступки, других порицают за дурные, пусть им показывают примеры тех, кто своей образованностью стяжал высочайшую славу, богатство, достоинство и авторитет, и, с другой стороны, примеры тех, чьи бесчестные нравы и никакими науками не облагороженный ум принесли бесславие, презрение, бедность и погибель. Такие палки, без сомнения, достойны христиан, учеников кротчайшего Иисуса.

Если же ничто не помогает – ни увещевания, ни просьбы, ни соревнование, ни стыд, ни похвалы, ни прочие уловки, надлежит использовать, раз другого выхода нет, также и наказание розгами, но в достойном и приличном духе. Ведь обнажать тело свободнорожденного человека, тем более перед глазами многих, есть разновидность оскорбления. Фабий, однако, осуждает принятый повсюду обычай бить свободнорожденных мальчиков[396]. Кто-нибудь скажет: а что делать с теми, кого невозможно побудить к занятиям, кроме как битьем? Отвечу сразу же: что сделал бы ты с ослами и быками, если бы они пришли в школу? Разве ты не прогнал бы их в деревню и не отдал одних на мельницу, других на пашню? Есть также и люди, рожденные не менее, чем быки, ходить за плугом и работать на мельнице. Но тогда скажут, уменьшится школа [число учеников]. Что же из этого? Одновременно и доход уменьшится. Вот что угнетает! Так вот откуда эти слезы[397]. Им дороже выгода, чем благополучие мальчиков. Но такова почти всегда толпа грамматиков.