торых же из них были провалившиеся носы. Я подумал,
что обмен кровью может мне дорого обойтись. У нас по-
добные болезни совершенно исчезли, но я знал, что в преж-
нюю эпоху они часто являлись причиной вырождения.
Зигфрид заметил мое замешательство, и лицо его при-
няло обычное злобное выражение. Я поспешил поблагода-
рить его, но потом, при первой возможности, я прижег свою
царапину раскаленным камнем очага.
Когда наша беседа возобновилась, я спросил Зигфрида,
где находится священная скала. Он бросил на меня подозри-
тельный взгляд и спросил, кто мне о ней сказал. Я ответил,
что заставил заговорить камни, бывшие в храме. Зигфрид
испуганно оглянулся и зашипел:
— Замолчи! Ты, кажется, стал Альфредом.
Я сначала не понял, в чем дело, но потом вспомнил, что
на острове «Альфредами» называют безумных. Мое заявле-
61
ние действительно было неосторожным, и я мог за него
поплатиться, если бы нас кто-нибудь услышал. Убедившись,
что вблизи нас никого не было, Зигфрид сказал мне:
— Священной скалы ты не увидишь, так как кто на нее
взойдет, тот больше не возвращается. Только арийские вож-
ди, да и то не все, могут это безнаказанно сделать.
— Расскажи мне об этой скале, — попросил я.
— Тут нечего и рассказывать. Когда младшие вожди за-
мечают, что самка уже два года не рожала, или что самец
перестал быть производителем, они передают их брату Гер-
ману, тот отводит их на скалу, а потом сбрасывает вниз в
море. Чтобы они случайно не выплыли, им связывают руки
и ноги.
— С больными и старыми рабами вы поступаете так же?
— спросил я.
— Нет, не всегда. Обычно мы бесплодных рабов со скалы
не сбрасываем, это делалось раньше. Теперь же, если кто-
либо из них больше не может работать, его отдают псам
Валькирий: те ведь другого мяса, кроме человеческого, не
едят.
Я вздрогнул от этих слов и вспомнил Рудольфа, тащив-
шего свору этих страшных животных, так подходящих к это-
му отвратительному острову. Пересилив себя, я спросил,
сколько тут псов всего?
— Теперь их осталось только десять; прежде было двад-
цать пять, но недавно пятнадцать издохло, так как среди
них появилась какая-то болезнь: они перестали пить воду,
из пасти у них текла пена, и они кусали друг друга, а потом
издыхали. Тот вождь, который до Рудольфа был «другом
псов», тоже сделался Альфредом, он искусал двух вождей,
сам же потом бросился со скалы. Так как эти двое вождей
начали кусаться, то мы их сбросили в море. Все это прои-
зошло потому, что Валькирии были нами недовольны. Мы
по глупости давно не давали им испытуемых, мясо же бес-
плодных рабов, как ты понимаешь, невкусно и плохо пах-
нет. Мы тогда бросили псам Валькирий двух испытуемых,
и, действительно, Валькирии успокоились, а псы переста-
ли болеть.
62
— Скажи, брат Зигфрид, — спросил я, — а тебе не бывает
жаль людей?
Зигфрид сначала не понял моего вопроса, но потом за-
хохотал и сказал мне:
— Чужеземец, мне бывает жаль только одного человека.
— Кого?
— Себя. Мне поэтому очень не хочется отправиться в Вал-
галлу, и лучше будет, если я пошлю туда Германа и его лю-
дей, а сам за них буду молиться на нашем острове.
— А ты веришь в Валгаллу? — спросил я.
Зигфрид сморщился:
— Я думаю, что мне выгоднее верить в Валгаллу; если
она есть, то все арийские вожди, а следовательно и я, там
будем; а если нет, тогда никто не будет, и я ничего на этом
деле не потеряю. В случае же, если я не буду верить, а она
все-таки существует, то я могу остаться ни с чем.
— А скажи мне, брат Зигфрид, был ли ты когда-нибудь к
кому-нибудь привязан?
Старик явно не понял меня.
— Ну, хотя бы к тем женщинам, которых ты брал в пеще-
ру?
— Я не помню ни одной из них.
— А к детям, которые от них рождались?
— Ты говоришь об испытуемых, так я их всех терпеть не
могу.
— Почему?
— Из них выходят младшие вожди, а те потом часто уби-
вают старых вождей.
Все мои попытки найти в этом человеке хотя бы намек
на любовь, сострадание, сочувствие оказались тщетными.
Кончился наш разговор тем, что Зигфрид в свою очередь
обратился ко мне:
— Все ли твои братья задают такие глупые вопросы? Вы,
видно, действительно грязные метисы.
Вслед за этим Зигфрид вытащил из своей кладовой кусок
копченого мяса и несколько лепешек, дал часть мне и даже
предложил выпить из тыквы несколько глотков его люби-
мого напитка. Я из вежливости проглотил эту жидкость, но
63
почувствовал приближение рвоты. Старик, видя выраже-
ние отвращения на моем лице, вырвал тыкву и плюнул мне
на ногу. Такой плевок означает выражение презрения. У
арийцев существовало еще одно выражение высшего през-
рения, но я не решалось описывать этот весьма неэстети-
ческий способ.
Вскоре наступил вечер. Я вышел из пещеры и сел на ка-
мень. Взошедшая луна освещала мрачные скалы, отбрасы-
вая густую тень, скрывавшую меня от постороннего взгля-
да. Я неожиданно почувствовал невыносимую тоску. Я по-
думал о своем безвыходном положении, о своем бессилии,
об окружающих меня человекоподобных существах, из ко-
торых в течение столетии изгонялось все хорошее и в ко-
торых воспитывались самые дурные инстинкты. Последо-
вательно проводимые в жизнь расовые теории и расовый
отбор, дополненные систематическим кровосмешением,