Гроздья гнева

Эл осветил фонарем землю.

– Как будто ничего.

– Ладно. «Додж» поведу я. Ты садись в грузовик. – Том завел мотор. Проповедник сел к нему. Том вел машину медленно, а Эл следовал за ним в грузовике. Том осторожно перебрался через неглубокую канаву. Он сказал: – Эти «доджи» могут целый дом свезти на малом газе. Теперь туже идет. Нам это на руку – приработается.

«Додж» медленно шел по шоссе. Двенадцативольтовые фары бросали на бетон блики желтоватого света.

Кэйси повернулся к Тому.

– Удивляюсь вашему уменью. Раз-два – и готово. Я хоть и видел сейчас, как это делается, а сам в жизни бы не починил.

– К машине надо привыкать с детских лет, – сказал Том. – Тут дело не в знаниях. Этого одного мало. Теперь мальчишки шутя мотор разбирают.

Заяц, попавший в свет фар, легко несся впереди «доджа», и его длинные уши взлетали кверху при каждом прыжке. Он нет-нет да и делал попытку свернуть с дороги в сторону, но плотная стена темноты словно отталкивала его от себя. Далеко впереди блеснули автомобильные фары, и свет их дотянулся до машины Тома. Заяц остановился в нерешительности, потом повернул и прянул к тусклым фарам «доджа». Колеса прошли по нему, мягко подкинув машину. Встречный автомобиль промчался мимо.

– Раздавили, – сказал Кэйси.

Том ответил:

– Некоторые любят их давить. А у меня каждый раз мороз по коже. На слух двигатель работает хорошо. Проволока, наверно, расплавилась. Не так дымит.

– Вы здорово все починили, – сказал Кэйси.

В центре лагеря стоял маленький деревянный дом, а на крыльце этого дома с шипением горел газолиновый фонарь, отбрасывавший широкий круг белого света. Неподалеку от дома было разбито несколько палаток, возле палаток стояли машины. Вечерняя стряпня была закончена, но в кострах около стоянок все еще тлели угли. У крыльца, где горел фонарь, собралась небольшая кучка мужчин, их лица казались резкими и изможденными в ярком белом свете, подбородки – массивными, широкие поля шляп отбрасывали густые тени на лбы и глаза. Кто сидел на ступеньках, кто стоял возле, опираясь локтями о настил крыльца. Хозяин – поджарый, угрюмый человек – сидел на стуле, откинувшись вместе с ним к стене. Он барабанил пальцами по колену. В комнате горела керосиновая лампа, но ее тусклый огонек не мог спорить с ярким светом шипевшего на крыльце фонаря. Хозяин был центром всей группы.

Том подвел свой «додж» к краю дороги и остановился. Эл проехал на грузовике в ворота.

– Я не буду въезжать, – сказал Том. Он вылез из машины и пошел прямо на яркий свет фонаря.

Хозяин опустил передние ножки стула на пол и наклонился вперед.

– Хотите остановку сделать?

– Нет, – ответил Том. – Своих ищу. Па, ты здесь?

Отец, сидевший на нижней ступеньке, сказал:

– Я думал, вы там на целую неделю застрянете. Ну как, починили?

– Нам здорово повезло, – сказал Том. – Все, что нужно, купили еще до темноты. Завтра чуть свет можно двинуться.

– Вот и хорошо, – сказал отец. – Ма беспокоится: бабка у нас совсем рехнулась.

– Мне уж Эл рассказывал. Ну как, ей не лучше?

– Хоть заснула, и то слава богу.

Хозяин сказал:

– Если остановитесь на ночь, платите пятьдесят центов. За эти деньги получите место, воду и хворост. Никто вас не потревожит.

– Это еще зачем? – сказал Том. – Проспим ночь в канаве у дороги. За это платить не надо.

Хозяин забарабанил пальцами по колену.

– По ночам тут ходит шерифский понятой. Может придраться. В нашем штате под открытым небом ночевать не разрешается – такой закон. И насчет бродяжничества тоже есть законы.

– А если я заплачу вам полдоллара, значит, я уже не бродяга, так?

– Правильно.

Том злобно сверкнул на него глазами.

– А шерифский понятой вам случайно не зять?

Хозяин подался вперед.

– Нет, не зять. И не пришло еще то время, когда всякие пришлые, всякие бродяги нас тут учить будут.

– Брать с нас по полдоллара вы сами умеете, этому вас учить не надо. Но с каких это пор мы попали в бродяги? Здесь никто ничего не клянчит. Выходит, мы все тут бродяги? Разве у вас кто клянчит денег?

Люди на крыльце слушали этот разговор в напряженном молчании. Их лица ничего не выражали, а глаза, скрытые полями шляп, украдкой поглядывали на хозяина.

Отец буркнул:

– Перестань, Том.

– Ладно, перестану.

Люди, сидевшие на ступеньках, стоявшие у высокого крыльца, молчали. Их глаза поблескивали, отражая яркий свет газолинового фонаря, черты казались резкими в резком свете. Они сидели неподвижно и только поводили глазами, посматривая то на хозяина, то на Джоуда, но лица их были непроницаемы и спокойны. Ночная бабочка со всего размаха налетела на фонарь, разбилась и упала в темноту.

В одной из палаток жалобно заплакал ребенок, мягкий женский голос утешал его, потом тихо затянул песенку: «Спи, господь тебя лелеет. Баю-бай, баю-бай. Спи, господь тебя хранит. Баю-бай, баю-бай».

Фонарь на крыльце шипел. Хозяин запустил руку в вырез рубашки и почесал заросшую седыми волосами грудь. Он сидел настороженный, готовый к ссоре. Он присматривался к окружающим его людям, присматривался к их лицам. Но люди сидели неподвижно.

Том долго молчал. Потом медленно поднял свои темные глаза на хозяина.