Гроздья гнева

Грузовик подъехал к тянувшимся одна за другой заправочным станциям; по правую сторону дороги был склад автомобильного лома – участок в акр величиной, обнесенный высокой проволочной изгородью. Ближе к дороге стоял сарай из рифленого железа с грудой подержанных шин у входа, на которых были проставлены цены. Позади сарая виднелась лачуга, сколоченная из старья – из старых досок и жести. Вместо окон – автомобильные ветровые стекла. В траве – лом: машины с покореженными, продавленными радиаторами, израненные машины, валяющиеся на боку без колес. Посреди двора и у стены сарая – покрытые ржавчиной двигатели. Груда хлама – крылья, борта с грузовиков, колеса, оси; и надо всем этим витал дух тления, плесени, ржавчины; покореженное железо, выпотрошенные моторы, кучи обломков.

Эл подъехал по блестящей от масла дороге к сараю. Том вылез и заглянул в темный квадрат двери.

– Никого не видно, – сказал он. – Есть тут кто-нибудь?

– Неужели у них не найдется «доджа» двадцать пятого года?

В глубине сарая хлопнула дверь. Из темноты вышел человек, похожий на призрак. Тощий, грязный, с испачканным маслом, туго обтянутым кожей, исхудалым лицом. Одного глаза у него не было, и когда он поводил другим, здоровым, мускулы пустой глазницы подергивались; брюки и рубашка на нем лоснились от масла, руки были все в ссадинах и рубцах, кожа на них потрескалась; толстая нижняя губа брюзгливо выступала вперед.

Том спросил:

– Ты здесь хозяин?

Глаз сверкнул в его сторону.

– Я работаю на хозяина, – последовал брюзгливый ответ. – А что надо?

– Старый «додж» двадцать пятого года не найдется? Нам нужен шатун.

– Не знаю. Хозяин сказал бы, да его нет. Домой уехал.

– А самим нельзя посмотреть?

Одноглазый высморкался в ладонь и вытер ее о брюки.

– Вы здешние?

– Нет, с Востока, едем на Запад.

– Ищите сами. Можете хоть весь двор спалить, мне все равно.

– А ты, верно, своего хозяина не очень обожаешь?

Человек подошел ближе, волоча ноги, и сверкнул на Тома глазом.

– Видеть его не могу, – тихо проговорил он. – Не могу видеть этого сукина сына. Уехал. Домой к себе покатил. – Он уже не мог остановиться. – Сукин сын! Такую привычку себе завел… цепляется, дразнит. У него дочь – девушка лет девятнадцати, красивая. Так он спрашивает: «Хотел бы ты на ней жениться?» Это он меня спрашивает! А сегодня говорит: «Вечером будут танцы. Может, пойдешь?» Это он мне говорит – мне! – Слезы выступили у него на глазах, покатились из красной глазницы по щеке. – Я не я буду, а приберегу для него гаечный ключ! Он, когда заводит такие разговоры, смотрит на мой больной глаз. Я… я этим ключом ему голову сверну, завинчу покрепче и начну полегоньку поворачивать. – Он задыхался от ярости. – Полегоньку буду поворачивать – вот так, вот так…

Солнце спряталось за горами. Эл посмотрел во двор на поломанные машины.

– Том, гляди: по-моему, это двадцать пять или двадцать шесть.

Том повернулся к одноглазому:

– Можно взглянуть?

– Да смотрите. Берите все что нужно.

Пробираясь между мертвыми автомобилями, они направились к дряхлой закрытой машине, стоявшей на спущенных камерах.

– Так и есть, двадцать пятого года! – крикнул Эл. – Картер можно отвернуть?

Том опустился на колени и заглянул под машину.

– Уже отвернут. И одного шатуна не видно. – Он заполз дальше. – Эл, возьми ручку, поверни разок. – Он покачал шатун на валу. – Все залеплено маслом. – Эл медленно поворачивал заводную ручку. – Легче! – крикнул Том. Он поднял с земли щепку и соскреб с подшипника застывшее масло.

– Не разболтан?

– Самую малость, это ничего.

– Очень изношен?

– Прокладки есть, целы еще. Хорош будет. Крутни еще разок, только полегче. Легче, легче. Ну вот, теперь сбегай за инструментами.

Одноглазый сказал:

– Инструменты я вам дам. – Он заковылял между дряхлыми машинами к сараю и вскоре вернулся с жестяным ящиком. Том нашел среди инструментов торцовый ключ и протянул его Элу.

– Отверни. Только осторожнее с прокладками и с пальцем, да не сверни болты. Не копайся, скоро совсем стемнеет.

Эл залез под машину.

– А не мешало бы обзавестись торцовым ключом, – крикнул он. – С одним французским плохо.

– Скажи, если один не справишься.

Одноглазый с беспомощным видом стоял рядом с машиной.

– Я помогу, если нужно, – сказал он. – А знаете, что этот сукин сын еще придумал? Приходит как-то в белых брюках и говорит: «Пойдем покатаю тебя на своей яхте». Я не я буду, если не сверну ему шею. – Он дышал тяжело. Я как окривел, так с тех пор с женщиной не был. А он мне такие вещи говорит! – И крупные слезы, промывая бороздки в грязи, покатились по его лицу.

Том нетерпеливо сказал:

– Что же ты здесь торчишь? Ведь тебя не под стражей держат?

– Тебе легко говорить. Найти работу, да кривому – это не так просто.

Том круто повернулся к нему.

– Слушай, друг. Ты на себя погляди хоть одним глазом. Грязный весь, разит от тебя. Ты сам во всем виноват. Тебе нравится причитать над собой. Где уж тут думать о женщинах с таким глазом. Надень повязку да умойся. И никого ты не убьешь, что зря-то болтать.