Громобой

- Ну, знаешь ли, если бросил, то не такой уж он был любящий муж.

- А это тебя не касается. Просто ты сделал все, чтобы это произошло, и теперь ты же это и исправишь. Так что давай быстро: как ты собираешься вернуть мне мою жизнь?

- А ее надо вернуть? Зачем? Ты снова хочешь стать запертой в четырех стенах домохозяйкой? Стирать носки и готовить жрачку? Это то, что ты хочешь?

- А ты можешь предложить что-то лучше?

Гарри усмехнулся, отхлебнул из бокала, вопросительно посмотрел на воду:

- Можно глоток?

- Сначала ответь на вопрос, - Вера придвинула бутылку к себе.

- Пытка жаждой! - засмеялся майор. - О, как это страшно!...

- Не паясничай. Хочешь пить - закажи свою воду, я с  тобой больше ничем делиться не намерена.

Гарри, продолжая смеяться, махнул бармену.

- А придется!

- С чего вдруг?

- С того, что прежнего не вернуть. У тебя начинается новая жизнь.

- Мне не нужна твоя новая, мне нужна моя старая.

- Ты еще потребуй девственность обратно вернуть! - хмыкнул Гарри. - Есть вещи, которые раз и навсегда меняют жизнь. И возврата к прошлому нет.

Он отпил воду из принесенной барменом бутылки бутылки, оценивающе кивнул, продолжил:

- Ты сильная и смелая девушка. А еще - сообразительная, что не менее важно. Мне такие нужны.

- А мне такие как ты не нужны.

Вера встает и собирается идти.

- Погоди… - пытается остановить ее Гарри, но она не слушает его и выходит из бара не попрощавшись.

Она идет к своему дому, пытаясь понять, что же теперь делать. Гарри прав: жизнь ее резко изменилась и, похоже, она действительно становится другим человеком. Другим? Нет. Она тот же самый человек, та же самая Вера… или Салли? Так кто же она теперь? Верная заботливая домохозяйка - или жесткая сильная женщина, огрубевшая от переживаний? Наверное, и то, и другое.

Вера стоит на мосту, вглядываясь в медленно текущий поток. Казалось, совсем недавно этот бессовестный негодяй столкнул ее в реку, но сколько всего изменилось с тех пор! Вот только изменилась ли она сама?

Девушка не знает ответа. Да и нужен ли он ей? Если плыть по течению, как плывет вон тот цветной пакет от чипсов, брошенный чьей-то равнодушной рукой, то куда ее вынесет? Пакет вместе с водой реки вольется в Итиль, потом - в Хазарское море, огромное и глубокое, и будет его волной прибивать от берега к берегу, а ей куда прибиться?

Вера усмехается, увидев на скамейке у дома Давида. Этот человек был ее мужем. Был? Он и сейчас ее муж. Она когда-то любила его. Когда-то? А сейчас? Любит ли она сейчас этого хмурого равнодушного мужчину? Когда-то она говорила “да”, не раздумывая, а сейчас? Что-то сгорело внутри, когда ее бил и насиловал красивый высокий парень, оказавшийся отъявленной скотиной, скотиной в буквальном смысле, по-скотски с ней поступившим. Где ты был, Давид?

Она понимает, что несправедлива к мужу, ведь он никак не мог быть там и защитить ее, но чувствует обиду от того, что его там не было. А она - была там. Это ее били палками, кулаками, это ее сделали рабыней сначала мерзкой бабы, потом мерзкого мужика.

Нет. Это была не она. Это была Салли. И именно так и надо к этому относиться: Вера живет здесь, Салли осталась там.

Она подходит к Давиду, едко интересуется, что он делает здесь и почему он не дома у той доброй девицы, которая так скрасила ему несколько дней, пока ее не было? Несколько месяцев, виновато говорит Давид. Не будем мелочиться, говорит она, для меня нет никакой разницы. Для меня есть и большая, отвечает Давид.

Они продолжают этот бессмысленный разговор, пока поднимаются в квартиру. Давид хочет спросить, где она была, но благоразумно сдерживается, сдерживается и Вера, не спрашивает, где он провел эту ночь, даже думать об этом не хочет.

Спор постепенно перерастает в крик, она злобно смахивает со стола кружку с засохшими остатками кофе, Давид в сердцах бьет кулаком по стене, оставляя вмятину и разбивая костяшки пальцев.

Потом, когда страсти уже накалились до предела, они бросаются в объятия друг друга и, как уже не раз было, происходит бурное примирение, острое и сладостное. Вера чувствует, как расплывается комната, как исчезает в какой-то мутной белизне лицо Давида, как  становится ватным ее тело. Веру начинает трясти мелкая дрожь! Нет! Не надо! Пожалуйста! Я не хочу туда! Не хочу! Вера зажмуривается, чтобы не чувствовать того, что неминуемо сейчас произойдет. Так легче, с закрытыми глазами, не так страшно. И когда Давид опустошенно засыпает, она полуголая выбегает из квартиры, изо всех сил бежит к мосту и, не раздумывая, бросается в мутную воду Бушмы. Будь что будет! Но домохозяйкой она больше быть не желает.

ВЛАСТЬ ПЕРЕМЕНИЛАСЬ

ЗА ТРИ МЕСЯЦА ДО ОПИСЫВАЕМЫХ СОБЫТИЙ

“Надо прийти в себя”, - думает она, но понимает, что лучше в себя не приходить. То, что она сейчас увидит, опять все перевернет, и ужас начнется снова. Она опять вброшена в эту проклятую деревню. Жизнь кончилась. Навсегда? Или опять на дни, которые потом превратятся в месяцы? За что ей это? За что?!