Гром среди ясного неба

В принципе это была довольна простая процедура. Но тут все осложнялось болезнью Мэри и условиями, в которых предстояло работать. Пришлось поместить Мэри в огромную герметическую капсулу и перевезти на каталке в операционную палату, где в целях соблюдения стерильности Льюин должен был просунуть руки в перчатки, закрепленные в стенках капсулы, и проделать все необходимое, глядя в окно из небьющегося стекла, как будто Мэри была куском радиоактивного кобальта, которым надо было манипулировать через защитный свинцовый щит. Это операционное устройство первоначально было создано в Портоне, а затем усовершенствовано в Форт-Детрике и предназначалось для оперирования тяжелораненых на поле боя и в прифронтовых госпиталях. Для акушерства оно не было приспособлено. Санитарам потребовался почти час, чтобы соорудить операционный стол. А теперь, когда все было готово к данной операции, Льюином овладел страх, которого он еще не испытывал. Ведь затруднять манипуляции с кюректой будут не перчатки, которые ничем не отличались от обычных хирургических, а стенки капсулы, в которые упрутся его предплечья, и это будет сковывать движения. Он подумал, что операция на открытом сердце, пожалуй, была бы и то проще. По крайней мере там хирург видит, что делает.

Льюин находился в подготовительной комнате, собираясь выйти в операционную через соединительный коридор из специально обработанного материала. Он так тщательно оттирал руки щеткой, как не делал этого после последнего курса медицинского института. Наконец он был готов, как никогда. Амфетамин, который он принял сорок пять минут назад, начал действовать, и в голове у него прояснилось. Он почувствовал уверенность в себе и даже желание скорее приступить к делу. Хотя Льюин и понимал, что эта уверенность вызвана лекарством, он все же приободрился. Когда Льюин повернулся спиной к умывальнику, он услышал звук расстегивающейся «молнии» внешней створки двойных дверей палаты. Он обождал, пока расстегнулась внутренняя створка, и тут увидел, как в подготовительную комнату вошел Билл Робертсон.

— Пришел посмотреть? Все ли у нас в порядке?

— Нет. Я пришел сообщить, что мы позвонили Дипу. Он связался с Форт-Детриком и узнал, что нам больше не надо пользоваться этими защитными костюмами. И твою больную не надо держать в этом устройстве во время операции. Дважды в день будем проводить медицинский осмотр, но Дип считает, что об опасности заражения можно не беспокоиться.

— Благодарю за сообщение,— сказал Льюин.

— Как ты, держишься?

— Ничего, держусь пока твоими молитвами,— ответил Льюин.

Оба рассмеялись.

— Я тоже,— признался Робертсон.

Теперь Льюин мог надеть стерильные перчатки как всегда, с помощью медсестры. Он вошел в операционную и смотрел, как медсестры вынимали Мэри из герметического устройства и заворачивали в стерильные простыни. Льюину полегчало — он был рад возможности работать в нормальных условиях. Беда заключалась лишь в том, что теперь, хотя ее и вынули из странного сооружения, все происходящее не стало реальнее, правдоподобнее, обычнее. Перед ним лежала женщина, потерявшая сознание, страдающее человеческое существо. И все же ситуация оставалась совершенно фантастической.

Особенность ночных кошмаров состоит в том, что вы не можете проснуться по собственному желанию. Вам приходится переживать самые ужасные сны, как если бы они были действительностью, хотя иногда внутренний голос подсказывает вам, что все это — сон. Льюин и сейчас слышал этот голос.

Беда заключалась лишь в том, что Льюин знал, что внутренний голос лжет.

7 ЧАСОВ 25 МИНУТ ПО ВОСТОЧНОМУ ЛЕТНЕМУ ВРЕМЕНИ

Истлейк не мог не восхищаться тем, как действовал полковник Инглиш. Эти люди из военной разведки не зря заслужили репутацию «ужасно решительных». Черт побери, ребята из ЦРУ по сравнению с военной разведкой были просто детьми, безобидной футбольной командой старшеклассников рядом с бандой профессиональных громил.

Инглиш сидел, перелистывая свой желтый блокнот, и внимательно слушал других участников совещания, но сам молчал. Он выжидал момента, когда накал совещания станет ослабевать по мере того, как они осознают, сколь мало могут сделать и как нелепы их предложения. Доктор Максвелл и адмирал Пеннибейкер склонны были обнародовать происшествие в Тарсусе. Шлейман и доктор Лэндис, прибывший из Форт-Детрика, близ Балтимора, предпочитали по возможности все сохранить в тайне. Но ни тот, ни другой не были уверены, что такая возможность существует. Временно да, но ненадолго. Истлейк колебался между этими позициями, но ему не нравилась ни та, ни другая. В данный момент он был против каждого, кто бы ни выступал, а это был плохой признак.

И тут встал полковник Инглиш и выдвинул два предложения. Не одно, что было бы слишком однозначно и раскрыло бы его планы — молчать до подходящего момента, а два! То есть он предоставлял какой-то выбор, и ни у кого не создалось впечатление, что им навязывают решение.