Гром гремит дважды

Любить — значит, терять. Но только слабый боится потерять и потому — ничего не имеет.

Я преодолел лестницу, протащился по галерее и толкнул нужную дверь. Темно. Шорох послышался слева. Я шагнул туда, протянул руку. Рука коснулась чего-то тёплого. Лица. Ниу сидела на кровати.

— Лей, — прошептала она. — Ты…

— Тс, — оборвал я её и добавил шёпотом: — Ты сегодня достаточно наговорила.

— Я…

Я наклонился и поцеловал её. По-настоящему. «Как в кино», — наверное подумала она. Моя рука скользнула ниже, по шее, по плечу… Ниу часто задышала, отстранилась от меня. Я почувствовал, как её пальцы несмело коснулись завязок на моей куртке. Пальцы дрожали, путались. Я помог им.

Ниу подвинулась, освобождая мне место. Я лёг рядом с ней, ощутил жар её тела. Ниу накрыла нас одеялом с головой, будто отрезав от всего остального мира.

И весь остальной мир перестал быть важным.

Глава 36. Свежее мясо

— Надо же, какие у нас гости!

Мне казалось, что про школу Цюань знаю всё, и в любой момент ожидаю любой подставы. Как выяснилось, не любой.

— Доброе утро, Шан, — продрав глаза и убедившись, что этот демон в девчачьем воплощении, недовольно упёрший руки в бока, мне не снится, поздоровался я.

— Я забыла тебя предупредить, кто моя соседка, — виновато пролепетала красная, как ифу Птиц, Ниу.

И аккуратно попробовала отодвинуться от меня. Учитывая ширину койки — попытка бессмысленная, не говоря уж о том, что нелепая. Отодвигайся или нет — малому ребёнку понятно, что тут происходило.

— Угу. Ты меня и разбудить забыла, — напомнил я. — Хотя обещала. — Она действительно, перед тем, как заснуть, бормотала, что ни в коем случае не проспит и меня разбудит пораньше — чтобы я успел уйти до того, как проснётся соседка.

Ниу виновато понурилась:

— Прости.

Всё-таки удивительная непосредственность, я к ней, наверное, никогда не привыкну. Ниу готова была всерьёз расстроиться.

— Перестань. Шучу. — Я легонько поцеловал Ниу в щёку. И, свесившись из-под одеяла, принялся собирать с пола разбросанную одежду.

— А больше ты ничего не забыла, Ниу? — хохотнула Шан. — Хотя «забыла» тут не очень подходит. Тут, скорее, «потеряла».

Ниу покраснела ещё больше. Хотя казалось, что больше уже некуда. Ох уж эти мне девственницы…

— У тебя неправильные представления о потерях, Шан. — Я встряхнул комок из трусов со штанами, разворачивая. Пояснил: — Я собираюсь одеться. Хочешь посмотреть?

Теперь вспыхнула Шан. Прошипела сквозь зубы:

— Проваливай, пока я не позвала воспитателей!

— Если воспитатели — женщины, можешь позвать. Не возражаю.

С этими словами я откинул одеяло. Шан взвизгнула:

— Совсем с ума сошёл?! — и возмущённо отвернулась.

Чего ждала-то, интересно? Что я буду, пыхтя от стеснения, натягивать трусы под простынёй?

— Я предупредил, что собираюсь одеваться.

— Поздравляю, Ниу, — не оборачиваясь, бросила Шан. — Ты влюбилась в законченного психа!

— Она знает. — Я улыбнулся Ниу и наклонился к ней. Поцеловал. — Знаешь ведь, правда?

— Беги, — глядя на меня счастливыми глазами, прошептала Ниу. — Если тебя и правда увидят в нашем крыле воспитательницы…

— Я скажу им, чтобы завидовали молча.

— И попадёшь в карцер!

— Напугала. Карцер мне давно — дом родной… Хорошего дня, Шан. Не бесись так сильно, это вредно для пищеварения.

Увернувшись от щётки для волос, которой запустила в меня Шан, я вышел за дверь.

Повезло — на галерее никого не было. К себе в крыло я спешил, соблюдая все меры предосторожности. Насколько дозволено простому ученику то, что дозволено борцам, выяснить пока не успел, и последнее, чего хотел — это чтобы у Ниу были из-за меня неприятности. Хотя в том, что Шан нас не сдаст, почему-то не сомневался.

— Где ты был?

Я напрасно старался открыть дверь неслышно — Тао, оказывается, успел проснуться.

— Гулял.

Тао выразительно посмотрел на мою нетронутую постель. По лицу было видно, что от незаданных вопросов его аж распирает.

Я молча принялся делать наклоны, разминаясь перед новым днём. Обращаться ко мне повторно Тао не решился.

* * *

По галерее на утреннее построение мы с Тао обычно шли в толпе других парней. Утра в школе Цюань начинались, как правило, хмуро и заспанно, но сегодня на галерее царило непривычное оживление. Парни свешивались за перила, разглядывали освещённый прожекторами двор.

— Свежее мясо привезли, — долетела до меня чья-то реплика.

Я присмотрелся. Въездные ворота были открыты. Во дворе стоял микроавтобус с зарешёченными окнами. Из него, один за другим, выбиралось «свежее мясо» — новички.

Воспитатели строили их в шеренгу рядом с автобусом. Пока мы шли по галерее и спускались во двор, выстроили так шестерых новеньких — пока ещё в «вольной» разномастной одежде, с необритыми головами. Двое — крепкие, рослые парни лет по шестнадцать. Я подумал, что рядам борцов явно светит пополнение. А седьмой парень из дверей автобуса не вышел, а выпал. Даже, скорее, вылетел — как будто его толкнули в спину. Вслед за ним показался воспитатель в жёлтом ифу.

Объявил тем двум, что строили новичков:

— Теперь все.

— Жонг, — зашелестело по окружающей меня толпе. — Это ведь Жонг!