— Мы все еще в пустыне, Кассандра, — грубо одернул ее наш шофер, тормозя перед одной из пробок, скопившихся у въезда на платную автостраду. — Здесь нет сети. Ах, впрочем, есть, — тут же поправился он, заметив позывные локальной сети, проступившие на цветном экране мобильника.
— Можете с высоты своей эрудиции считать меня легкомысленной горожанкой, если это вас греет, но… — И тут же осеклась, видя, как мы все разом лихорадочно застучали по кнопкам своих телефонов, набирая коды доступа. — А, ну то-то же!
В Каир мы въехали около десяти вечера, но «город-спрут», как сказал бы Верхарн, в любой час дня и ночи, по обыкновению, гудел, кишел народом, кипел, переливаясь через край…
Шутка ли — семнадцать миллионов обитателей, одно из самых густонаселенных мест планеты! И это ощущалось. Любому, кто попадает в Каир впервые, он представляется утомительно суетливым, сбивающим с толку, неприятным, а то и агрессивным. Это средоточие множества красот и древностей. Да, но то и другое покрыто грязью. Когда случается наведаться сюда, город всегда кажется мне еще более изгвазданным и засаленным, чем помнился с прошлого раза.
Мы тотчас принялись застревать в пробках, среди адского воя клаксонов, толчеи пешеходов, велосипедов и всего, что только способно катиться на колесах при помощи мотора, а то и живой силы, двуногой или передвигающейся на четырех ногах.
Через полчаса Ганс стал проявлять признаки нетерпения.
— И он еще собирается посетить Дели! — насмешливо поддел его Этти.
Я выбросил свою недокуренную сигарету в окно и поспешил снова закрыть его. После двух суток, проведенных в монастыре среди пустыни, оглушительный шум улицы, смесь пищевых запахов и вони ночных горшков — все это было воистину нестерпимо.
Лихо огибая препятствия, наш шофер ухитрился, пусть и не по прямой, продвинуться в направлении нильского берега.
— Нет, сколько можно? Обрыдло! — кипятился Ганс, окончательно выйдя из терпения.
— Куда мы, собственно, едем? — осведомился я.
— В «Хилтон»!
Кассандра усмехнулась, не скрывая, что довольна, да и Ганс потирал руки, радостно приветствуя это сообщение.
«Хилтон-на-Ниле» находится в двух шагах от Египетского музея и представляет собой роскошный дворец, высящийся на скалистом выступе; к услугам постояльцев бассейны, рестораны, кафетерии, теннисные корты и прочая развлекаловка. Окна нашего номера, состоящего из пяти комнат и громадного салона, выходили на Нил, и Ганс, пораженный открывающимся видом, сразу вышел на балкон полюбоваться.
Открыв рот, он всецело предался своим фантазиям, сменявшим друг друга в ритме бегущих волн, позолоченных лучами полной луны и отблесками городских огней. Каир — или по крайней мере та его часть, что открывалась взгляду, — отсюда казался городом из «Тысячи и одной ночи», сказочно искрящимся, изобилующим пышными садами.
— С Гангом это не сравнится, — заявил мой братец, внезапно обуянный демоном дешевого патриотизма, чем всех рассмешил.
Коридорный принес нам ужин с шампанским — на него мы не поскупились.
— Наслаждайтесь, — посоветовала Кассандра. — Возможно, это последняя трапеза.
Мои мысли приняли столь болезненное направление, что шампанское показалось горьким, и я, так же как братец, с отвращением отодвинул свою тарелку.
— Кто пожертвует собой и сходит в паркинг за посохом? — спросил Этти.
Все уставились на Кассандру, и она, окинув нас презрительным взглядом, удалилась.
— Ненавижу эту фифу! — проворчал Ганс, вытирая жирные руки безупречно белой салфеткой, мягкой, но плотной.
Гиацинт налил себе чашку чаю и развалился с ним рядом на богато расшитом диване.
— Как Гелиос относится к нашему… партнерству? — с беспокойством осведомился я, зная, что вскоре после нашего прибытия он звонил своему боссу.
— Это его позабавило.
Присев к ним на тот же диван, Этти спросил:
— А наш отец?
— Вы сможете поговорить с ним завтра. Он мне обещал. Гелиос свяжется с нами до полудня.
Кассандра возвратилась с легким тентом из кемпинга, снятым и уложенным в длинный чехол из непромокаемой пестрой ткани — морская волна и цветы фуксии — с оттиском логотипа знаменитой фирмы, выпускающей спортивное снаряжение.
— Вы хотите спать на балконе? — пошутил Этти.
— Если вы замените мне подушку, — парировала она, обольстительница этакая, — я даже готова спать на доске с гвоздями. — Она достала из чехла и показала нам длинный титановый посох. — Вам не кажется, что это все же осмотрительнее, чем у всех на виду разгуливать по отелю с древним раритетом, испещренным египетскими письменами? А вот заметки нашего дорогого Энрико, — добавила она, протягивая Этти путевой блокнот.
Усевшись за большой лакированный стол красного дерева, братец немедленно вооружился лупой и принялся за работу. Гиацинт разложил всю документацию, которой мы располагали, а Ганс порылся в рюкзаке и извлек из вороха своих пожитков анк.
— Не завидую тому, кто чистил этот посох, — проворчал Этти, помахав рукой, чтобы стряхнуть прилипший к пальцу тончайший кусочек позолоты.