Григорий Шелихов

На низкий купеческий троекратный поклон Шелихова на три стороны державинские гости отвечали кивком головы, в меру собственного ранга и положения в обществе. Лорд Уитворт, английский посланник при русском дворе, прекрасно владевший русским языком, отлично понял, кому прежде всего предназначается сказанное Державиным. Он равнодушно свернул свой лорнет и надменно, во всеуслышание, ни к кому в отдельности не обращаясь, процедил сквозь зубы:

— Si non è vero, è ben trovato…[18] Джемс Кук десять лет назад развернул английский флаг там, куда нечаянно забрался этот bold bootwam.[19] В Новом Свете русским делать нечего!..

Державин тоже понял, что его парфянская стрела попала в цель, и, как ни в чем не бывало, продолжал с наигранным простодушием:

— Садитесь, гости дорогие, без чинов и ряженья, кому с кем любо вместе быть… Ольга Александровна, матушка, позвольте под ваше начало сего молодца поставить! — подтолкнул он Шелихова к выделявшейся внешней миловидностью и обилием украшавших ее бриллиантов сестре графа Зубова Ольге Александровне Жеребцовой, за креслом которой стоял тяжелый и грузный лорд Уитворт. — Иди, приладься к ней, Григорий Иваныч, — тихо шепнул он на ухо Шелихову, — в ее руках удача твоя…

Каждый раз приглашая гостей садиться где кто вздумает, Державин с необыкновенной легкостью и искусством сумел собрать вокруг себя во главе стола всех особ, расположением и вниманием коих особенно дорожил.

— Ох, и ловок же Гаврюша, недаром далеко пошел, — не преминул отметить светскую ловкость хозяина старый его друг Денис Иванович Фонвизин, прикативший на огонек любезных ему в доме Державина вечеров.

Близкий к смерти, Фонвизин едва уже передвигал свое разбитое параличом тело.

— И где он богатыря этакого раскопал? — продолжал Фонвизин голосом хриплым и резким, обратившись к соседу — молодому, скромному гвардии капитану Ивану Ивановичу Дмитриеву, успевшему прославиться своей песней «Стонет сизый голубочек», недавно только напечатанной в «Московском журнале» Карамзина. — Я как раз намедни, — продолжал Фонвизин, не ожидая ответа, — прочитал предивную книжицу о нем, не знаю, кем написанную, — «Странствование российского купца Григория Шелихова в 1783 году», с чертежами географическими и изображением самого морехода…[20] В натуре, вижу, он куда лучше, Синбад[21] морей гиперборейских!.. Жаль, одна только первая часть издана, второй, боюсь, не приведется прочесть, смерть не даст дальше отсрочки, — грустно проговорил Денис Фонвизин.

— А и чем, Аристарх, кормишь-поишь нас сегодня? — обратился Гаврила Романович к стоявшему с каменным, бесстрастным лицом за его стулом дворецкому. — Так… Роспись столовому кушанью, — начал читать Державин вслух для гостей, чтобы каждый мог управлять своим аппетитом и ограниченной самой природой вместимостью желудка, — месяца фебрауария, в день пятнадцатый, в навечерии, в восьмом часу…

— Давно девять пробило, Гаврила Романович, — бесцеремонно перебил его сидевший за столом Альтести.

— Не доверяй курантам жизни своей, господин Альчести! — недовольно отозвался Гаврила Романович. — В восьмом часу!.. Так… Коврыга монастырская, калачи хомутанные, сельди соловецкие, икра астраханская, тулова ершовые в студне, звено белуги ставное, свежее… водка хлебная, да сухарная, да рябиновая, да анисовая, да мятная, да калуферная, да бонбарисовая… Добро, добро! Пироги подовые московские да уха стерляжья, из живых… рябцы и тетерки дикие… спаржа голландская, гретая… вина французские и рейнские… поросенок молочный, тамбовский, с хреном… Лапша кудрявая в меду литовском… так!., бланмажея сливочная, клеевая… Добро, Архипушка, на славу накормить вознамерился… Начнем, в добрый час, гости дорогие! И первую здравицу возгласить хочу за матушку нашу, человечества благодетельницу, преславную государыню… Ур-ра!

Подстерегавший здравицу хор роговой музыки на антресолях, под потолком столовой, мгновенно откликнулся бурным тушем. Гости разноголосым «ура» заглушали музыку.

После жаркого в сопровождении множества вин Ольга Александровна Жеребцова, рожденная Зубова, уже немилосердно надавливала под столом каблучком красной, золотом расшитой туфли сапог Шелихова. Возбужденная вином и мощью своего красавца кавалера, она пыталась разогреть его спокойную простоту и, как она думала, робкую застенчивость бесчисленными бокалами водок и вин, которые он, по ее настоянию, осушал один за другим, не обнаруживая и малейших признаков опьянения. Такая способность к поглощению вина, какой она, несмотря на свой большой жизненный опыт, никогда еще не видела, окончательно покорила ее сердце: поистине Геркулесовы подвиги может творить сей сибирский мореходец.

— Расскажите из страшных самое страшное свое приключенье, Григорий Иваныч, — взволнованно просила она, хватая его то за руки, то за отвороты поддевки и не обращая никакого внимания на презрительные гримасы сидевшего напротив лорда Уитворта, общепризнанного и давнего ее друга. — Самое страшное, чтобы… кровь была, смерть… женщина…