Григорий Шелихов

«Не ко времени, скажем прямо — не ко двору, пришелся подвиг горсти отважных русских людей, распахнувших перед Россией двери Нового Света, — садясь за стол, думал Державин, — скудные времена настали, на месте орлов и соколов попугаи сидят, с ними и орлица в курицу перекинулась… Нечего Григорию у порогов людей, попавших в случай, околачиваться, ехал бы к себе — может, своими силами до поры с делом обернется».

— Григорий Иваныч, ты когда домой к Наталье Алексеевне собираешься? — спросил Державин, опрокидывая за скучным, в молчании проходившим обедом третий бокал крепкой сливовицы. — Я не гоню, не гоню! — поспешно добавил он, чтобы смягчить резкость своего неожиданного вопроса. — По мне что — гостюй, я всегда тебе рад…

— Чего там, Гаврила Романович, я не в обиде, сам вижу, без нужды засиделся… Послезавтра, в середу, поутру приказал Никишке изготовиться к дальней дороге. Поспешать надо, пока речки наши сибирские не тронулись, а мне Тобол, Иртыш, Обь, Енисей, Тунгуску одолевать, да малых рек за сотню наберется.

— Да-а, нелегка твоя дорога, — неопределенно отозвался Державин. — Ты смотри, как лучше, насчет путешествий не мне тебя учить.

— Алчеста с майоршей Глебовой в сенях ожидают! — с явным пренебрежением в голосе к прибывшим доложил Аристарх, внося блюдо в столовую. И тут же следом за ним, не ожидая приглашения, показались сизая бритая голова Альтеста и расплывшаяся фигура Глебовой в лисьем салопе.

— Нижайше и почтительнейше кланяюсь, Гаврила Романович! Этот… татарин, — с ухмылкой кивнул он на Аристарха, — в сенях нас оставил. Как, думаю, можно: со мной дама, дворянка, и я по делам Григорий Иваныча с утра в разгоне, маковой росинки во рту не было, а тут Гаврила Романович, носом чую, обедать изволит… Вот и решился взойти, не выгонят же нас, думаю.

— Аграфена Лукинишна, прошу! К столу прошу садиться, — дружелюбнейшим образом, с насмешливыми искорками в глазах приветствовал гостью Державин. — У меня как раз ваши излюбленные… щи с бараниной, только без приправы… По вкусу ли будут?

Глебова на приветствие хозяина, как была в салопе, жеманно присела в глубоком реверансе елизаветинских времен и неожиданно засюсюкала:

— Мерси вас, Гаврила Романович, вы всегда любезным кавалером были… премного благодарная! Как раз сегодня перед выездом щи кушала — сыта! А о здравии вашем, спасителя моего, никогда не забываю просфору вынуть… Как поживать изволите? Слыхала о горе, утрате вашей неоценимой — кончине Катерины Яков…

— Что поделаешь, все под богом ходим, один, как перст, один остался, — перебил Державин, глаза которого мгновенно увлажнились слезами.

Шелихов, только что слышавший отзыв Державина о Глебовой, с удивлением смотрел и слушал разговор хозяина с земляной жабой.

— Ай да щи! — блаженствовал Альтести, с сопеньем и чавканьем похрустывая бараньими косточками. — Против таких, Аграфена Лукинишна, не выстоят и ваши, на кухаркином заду вареные…

— Альчеста! — счел долгом остановить бесстыдника хозяин. — Ешь щи с грибами, да язык держи за зубами. Вконец испохабился ты, Альчеста, с гвардейскими юнцами по трактирам шляючись, — место забываешь.

— Благодарю за хлеб-соль, Гаврила Романович! — встал из-за стола Шелихов. — Я к себе пройду, деньги приготовить…

— Да ты их сам принеси, Григорий Иваныч, сюда принеси. Зачем Аграфене Лукинишне ножки топтать? А еще лучше — езжайте домой, Аграфена Лукинишна, Альчеста вас проводит, а Григорий Иваныч завтра деньги на дом приставит и купчую заберет.

Спорить с решением Державина не приходилось. Все согласились. Державин, провожая гостью, поцеловал пухлую руку, в ответ на что вдова секунд-майора жеманно прикоснулась губами к плешине на его темени.

Покупка дома у Глебовой — как будто бы маловажное дело — спутала все расчеты Григория Ивановича и окончательно убедила его в гнилой сердцевине общества и людей, дававших ему тон.

Получив деньги, вдова секунд-майора тут же заявила, что освободить дом она сможет только по весне, когда установится погода и дорога для переезда в симбирскую деревню. Обязательства запродажной освободить дом по получении денег Глебова не признавала.

— Держись, матушка! Купчишки дома дворянские скупают, а дворянам куда деваться? — прослышав об этом, поддерживали ее большие и малые фигуры столичного света.

С этим Шелихов мирился, не имея времени и желания таскаться по судам. К тому же Альтести за деньги, Державин по дружбе обещали выхлопотать перевод зятя, Николая Петровича Резанова, обратно на службу в Петербург, но насчет времени не обнадеживали: значит, раньше будущей зимы дом не понадобится. Гонение на людей, заподозренных во французских вольностях, не ослабевало, скорее росло и ширилось.

Хуже вышло с кухаркой Анной, проданной Глебовой по уговору Альтести дворянке Анне Григорьевне Резановой за баснословную по тем временам цену — четыреста рублей, когда молодая, здоровая девка шла на свод за сорок — пятьдесят рублей, а в Сибири кортомных девок «имали на постель для блудного воровства» за пять — десять рублей.