Грифоны охраняют лиру

Древний театральный механик, мастер поворотного круга, придя на работу за пять минут до начала спектакля и с привычным вздохом взявшись за рычаг, начисто переменил декорации: «лесная глушь», «дальний хутор» и «привал на болоте» ушли в неаппетитный испод занавеса, а на передний план подали «предместья». Поезд шел мимо долгого бетонного забора, где неумолимое время (возможно, в сотрудничестве с поселянами) понаделало дырок, обилие которых, впрочем, компенсировалось устрашающими кольцами колючей проволоки, тщательно укрепленными поверх — как будто предполагаемый тать никак не мог пробраться сквозь любое из множества отверстий, а непременно по условиям игры обязан был перемахнуть поверх. Так (говорят) таежную избушку непременно строят с дверью, открывающейся вовнутрь, ибо медведь, повинуясь инстинкту, способен лишь тянуть дверь на себя, отрывая в итоге ручку и ревя в бессильной ярости на свою наследственную косность под тонкое хихиканье сидящего внутри и ни Бога, ни черта не страшащегося охотника. Сквозь щели и проемы легко было разглядеть, что находилось за забором, но в цельную картину это никак не складывалось — то виднелись груды шпал, то внушительные пирамиды щебня, но вдруг показывалась площадка новехоньких механизмов сельскохозяйственного вида, которые потом сменялись копнами сена, стоящими на черной от угольной крошки полянке, — и на одном из стогов явно позировал подбочась мужик с вилами.

Забор кончился; из-за него вытекла и стала виться вдоль путей узкая дорожка, почти тропинка, по которой в сторону города шло непрестанное, хотя и немноголюдное движение: ехал гражданин на велосипеде с прицепом, переделанным из детской коляски (не сам ли он некогда был ее пассажиром? это придало бы его биографии приятную плавность); бежала рыжая коротколапая собачонка, шла оживленно беседующая компания с рюкзаками; следом на ослике тащился явный проповедник; дама вела тяжело груженный велосипед в поводу, — все это пассажир поезда видел в обратной перспективе, начиная с тех, кто войдет в город последним. Показались дома: сперва продолговатые трехэтажные, с неравномерно осыпавшейся кафельной плиткой, стоящие среди давно переросших их деревьев; затем несколько нелепо воткнутых в пейзаж многоэтажек, каких-то неуловимо закопченных без всякого пожара; следом начались кварталы почти одинаковых изб с небольшими палисадничками впереди и садиками с тылу; красили их здесь в зеленые и коричневые тона, придавая слегка камуфляжную расцветку всему городу в целом. Протащился жизнерадостный на вид, но одышливо вздыхающий (стоны и сетования его были слышны даже сквозь двойные стекла) автобус, возивший в позапрошлой жизни школьников где-то в процветающих землях гипербореи; позже сбившийся с пути, одряхлевший и отправленный на дожитие в эти неприветливые места.

Дороги сделались асфальтированными, но как-то сразу в плюсквамперфекте — как будто много лет назад, в эпоху процветания, были они гладкими и ровными, но потом вдруг из-под земли полезли гигантские кроты-людоеды, которых прилетела бомбить наша авиация, — и вот, когда дым сражения рассеялся, побежденные уползли строить зловещие планы к ядру земли, а победители торжествующе улетели прочь, местные жители вылезли из бомбоубежищ и обнаружили такую вот картину: воронки (с кружащимися над ними воронами и пасущимися кругом коровками в коронках), ямы, выбоины и слабый кисловатый аромат порохового дыма. Поезд замедлил ход; «Платформа справа», — процедил проводник; проплыло и встало намертво выкрашенное суриком здание вокзала, шедевр местного конструктивизма: плечистое, всё в каких-то иронических зачаточных колоннах, не достающих до земли, с тройным комплектом ребер и остробокой асимметричной башенкой; пятибуквенное название станции было выделено лиловым в рамках здешних понятий о красоте. Поезд зашипел, дверь отворилась, Никодим подхватил баул, вышел в тамбур, спустился вниз по решетчатым, неожиданно ажурным ступенькам и зашагал по платформе.

7

 Подземных и иных переходов здесь не было: поперек рельсов были проложены деревянные, ладно сбитые мостки — рукотворная тропа через море щебня; виделось в этом что-то, напоминающее о японских садах камней. Никодим преодолел одну платформу, вторую (слева, в тупике, в густой высокой траве стал виден ржавый остов доисторического железнодорожного чудовища), вскарабкался на последнюю, венчаемую зданием станции. В репродукторе, который обнаружился прямо над головой, вдруг зашипело, и бодрый женский голос отчетливо произнес, делая торжественные паузы: «на первый главный… с энска… прибывает… дрезина!» — и точно, издалека донесся нарастающий дизельный гул и мимо станции стремительно пронеслось сооружение, которое, будь оно автомобилем, именовалось бы кабриолетом — и провело бы (добавим в скобках) всю свою жизнь в местах, весьма отсюда далеких.