Грифоны охраняют лиру

— Да нет, просто не пойду.

— Ну как знаешь.

И она аккуратно, почти неслышно ступая, вышла из спальни. Мягко хлопнула входная зверь, прозвенели ключи, пеший эквивалент ямщицкого колокольчика в нашем сузившемся быту.

Кружа по квартире в утренней прострации, Никодим пытался сообразить, зачем он мог понадобиться князю В., или просто князю, как его обычно называли: не потому, что в Москве не было других князей (скорее напротив), а по той особенной роли, что играл князь В. в здешней обыденной жизни. Последний отпрыск некогда цветущего разветвленного рода В-х, тупиковая его и усыхающая ветвь (впрочем, усыхал он последние лет двадцать и все усохнуть не мог), он давно уже был локальной московской достопримечательностью. В какие-то баснословные годы он где-то служил, с кем-то дрался на дуэли, был разжалован и переведен на Кавказ, но что-то вроде особой породы ангелов, сопровождавших его всю жизнь, обернуло его поражение (в правах, поскольку дуэльный противник был повержен нефигурально, вскорости скончавшись от последствий рапирной раны) в победу: на Кавказе он водил правильные знакомства, а от неправильных, напротив, уклонялся; был принят у кого-то из местных владык и тем обласкан, в общем, вернулся в столицы отнюдь не перевоспитавшимся бретером, а напротив, даже окостеневшим в чувстве собственной избранности. Вступив на государственную службу по какому-то малозаметному, но влиятельному ведомству (все это, напомним, происходило за десятилетия до начала нашего рассказа), он быстро заматерел и как-то преждевременно состарился. Выйдя наконец в отставку (куда провожали его с неслыханной пышностью, чуть не с фейерверками), он засел в своем гигантском подмосковном имении, по выражению недоброжелателей, как паук в углу паутины. Богатство его было гомерическим, а влияние на текущие московские (да и не только) дела — исключительным; поговаривали, что на поклон к нему ездят не только московские чиновники, но и сам градоначальник и что даже существует между высокопоставленными москвичами особого рода состязание — кто первый доберется до князя и сообщит ему какие-нибудь жгучие новости, — и победитель любил, надменно улыбаясь, выйти на парадное крыльцо князевой усадьбы, чтобы презрительно прищуриться по адресу нерасторопного конкурента, торопливо паркующего свой «Руссо-Балт» на посыпанной гравием гостевой площадке.

Сам он первые годы норовил время от времени выбираться в Москву, выступая эдаким современным Гарун-аль-Рашидом: одевшись победнее, шел в какой-нибудь ресторан или магазин, вел себя там со смесью робости и нахальства (выходившей у него весьма естественно): садился, например, в уголочек и просил чашку чая, потом отправлял ее обратно на кухню из-за того, что сама чашка была якобы грязная, потом жаловался, что чай уже простыл, что заварка пахнет клопами… Дождавшись, пока половой скажет ему уже что-нибудь в сердцах, он немедленно расплачивался, выходил, шел к ближайшему телефону-автомату и звонил директору ресторана или сразу хозяину (номер обычно был у него заготовлен заранее). «Здравствуйте, голубчик, это некто В., князь В. Не признали-с? Ну, значит, богатым буду, ха-ха-ха. Может быть, вы при случае шепнете эдак аккуратно, поотечески, своему официанту, чтобы он нас, стариков, не особо шпынял? А то, ей-богу, совсем за людей не держит. Я понимаю, конечно, цветущая юность, мысли заняты другим» — и так далее, до получаса, после чего, конечно, несчастного полового ждало немедленное увольнение.