Грифон

— Я запомнил стихи наизусть, — скажет Алты. — Но газету ты мне оставь. Мне будет приятно видеть стихи, посвященные мне, напечатанными…

Мухамед представил себе счастливое лицо Алты: круглое и скуластое, с улыбкой, открывающей широкие белые зубы; смеющиеся глаза, вскинутые едва не на середину лба брови, торчащие на бритой голове короткие волосы, белую кожу, там, где обычно сидела тюбетейка… Он представил себе счастливое лицо Алты, — а оно всегда было счастливо, — увидеть несчастного Алты еще никому не доводилось. А представив себе Алты обрадованного, Мухамед вспомнил историю, над которой они смеялись вместе с Алты.

Как-то в разговоре выяснилось, что деды Алты и Мухамеда были инвалидами. У Алты дед был кривой, а у Мухамеда — одноногий. Конечно, поводом для веселья послужило совсем не это прискорбное обстоятельство. Но мастер спросил, где деды жили. Оказалось, что они обитали по соседству и именно в этих местах, где теперь бурят скважину. А лет сто назад, когда деды были молоды, племена Алты и Мухамеда враждовали между собой из-за дележа пастбищ. Не раз племена сталкивались в кровавых схватках.

Мастер очень здорово рассказал, как в одном из таких столкновений дед Мухамеда выбил глаз деду Алты, а дед Алты стрелой пробил ногу деду Мухамеда. И произошло это именно в здешних местах, где они теперь работали. Неподалеку от вышки начинались пески, и в барханах наверняка было удобно устраивать засады. Тогда всем показалось удивительным и смешным, что их деды могли драться насмерть из-за куска пастбища…

— Мухамед!

Он окинул взглядом приемную. Мастер, Саша, дядька Остап, Искандер то бродили, прихрамывая, то стояли по углам. Вид у них был несколько смущенный.

В дверях операционной стояла медсестра:

— Вы идете?!

— Да! Да! — ринулся Мухамед.

В комнате, куда он вошел, удушающе пахло эфиром и еще какими-то лекарствами. Запах, казалось, испускают даже кафельные блестящие стены. Свет резал глаза. Он был ослепительнее, чем песок под полуденным солнцем. Мухамед зажмурился.

— Раздевайтесь, — сказала сестра.

Мухамед снял куртку.

— Совсем, — приказала сестра. — Наденьте чистое белье. Вот оно.

Мухамед переступил с ноги на ногу.

— Зачем меня в больницу?

— После операции вы снова наденете свое. Побыстрее, не задерживайте.

Мухамед снова переступил с ноги на ногу.

— Ладно, — сказала медсестра. — Я выйду.

Переодеваться под ослепительным светом было так же неловко, как и посредине площади.

— Готовы? — заглянула в комнату молоденькая сестра.

Мухамед прошел в операционную. Он думал, что увидит там Алты. Но у продолговатого, покрытого простыней стола был только доктор в белой шапочке, а лицо его до глаз закрывала марлевая маска. Длинные волосатые руки он держал на уровне груди. Доктор кивнул на стол:

— Ложитесь.

Задрав на спине рубашку, Мухамед улегся на стол.

— Поправьте рубашку, — сказал доктор.

— А как же?..

— Кожу берут с ягодицы.

— А-а…

Теперь Мухамед понял, почему в приемной ребята выглядели смущенными и ходили прихрамывая.

— Он выживет? — спросил Мухамед. — А то дерите больше, если надо. Лишь бы он выжил.

— Мы сделаем все, что в наших силах, — строго сказал врач.

Когда он вышел в приемную, она была пуста. Мухамед чуток обиделся — не могли подождать. Но тут увидел на столе записку: «Мы в автоколонне. Ждем. Ал.». Хоть обида и не прошла совсем, но на душе стало спокойнее.

Он покинул больницу и двинулся навстречу очень холодному ветру, опустив голову. Что-то колючее било по лицу, совсем непохожее на песок. Мухамед поднял взгляд и увидел на фоне ярко-желтого горящего фонтана, издали похожего на пламя свечи, черные маленькие хлопья. Он решил, что это сажа, долетевшая и до поселка, и удивился. Подставив ладонь, Мухамед тут же почувствовал холодное прикосновение.

«Снег… — понял Мухамед. — Совсем ни к чему! Урючный снег. Так его называют. Очень плохо! К нам будет невозможно добраться. Развезет солончаки, по которым проходит дорога от далекого города. Совсем паршиво».

Мухамед дошел до автопарка, когда дикая весенняя метель разыгралась вовсю. Снежная коловерть затянула даже горящий факел фонтана. Во дворе меж тракторами и бульдозерами мелькали переносные лампы, слышались голоса. Шла заправка горючим.

— Мастер, я пришел, — сказал Мухамед, подойдя к Алексею Михайловичу.

— Как Алты?

— Доктор сказал: сделают все, что могут. Сказал, утром — в город.

— Не выйдет, — развезет шоры, такыры. Не пройдет машина, — ответил мастер, продолжая осмотр двигателя.

— Вертолетом…

— Если снег перестанет. Все идет по закону наибольшей подлости, — пробурчал себе под нос мастер и, обернувшись к Мухамеду, сказал: — На этом поедешь. Я осмотрел — все в порядке. Бухта троса — за сиденьем. — Потом он крикнул: — Заводи!

Мухамед влез в кабину. Мотор завелся быстро.

Тут дверца кабины распахнулась, и, огромный, неповоротливый в брезентовом плаще, на сиденье рядом с Мухамедом взгромоздился дядька Остап:

— Я твою робу, хлопчик, принес. Держи.

Поблагодарив, Мухамед тронул свой трактор вслед за бульдозером мастера.

— Троса взяли? — поинтересовался бурильщик.

— Взяли, — кивнул Мухамед.