Я почувствовал, как гладкие холодные провода детектора лжи начали опутывать мое тело. Я чувствовал маленькие подушечки и шипы на своих ладонях, датчики плотно прилегали к моим вискам, где пульсировали артерии. Кто-то туго затянул нагрудный ремень. Я достаточно часто видел эту процедуру в кино. Я мог представить себе сложные циферблаты где-то рядом со мной, самописцы, дрожащие, чтобы зафиксировать все внутренние процессы, посредством которых пот и кровяное давление говорят громче слов.
По моей щеке пробежал прохладный ветерок. Должно быть, кто-то открыл окно. Что-то щелкнуло и где-то рядом послышался ровный шум бездушного аппарата.
— Ваше имя, пожалуйста. — Я снова услышал женский голос.
— Говард Рохан.
— Ваш возраст?
— Тридцать пять. — Несколько голосов засмеялись одновременно. — Хорошо, — пробормотал я. — Сорок.
— Вы знаете, как называется этот город?
Я рассказал все, о чем меня спрашивали. Я назвал дату и день недели. Они прогнали меня по списку обычных нейтральных вопросов, которые создают базу, чтобы перейти к главному. Затем...
— У вас есть действительное разрешение Комуса на передвижение?
— Да.
— Но вы сами не имеете никакого отношения к Комусу. Это правда?
Я подождал немного. Каверзный вопрос. У меня не было выбора. Я понял, что у меня никогда не было выбора с тех пор, как автобус со жнецами остановился на контрольной станции и человек в красном пальто вызвал меня... Все, что произошло, двигало меня прямо к этому... Может быть, я шел к этому с самого своего рождения...
— Нет, — ответил я. — Это неправда. Меня нанял для этой работы Теодор Най. Комус набрал актеров, написал пьесу и наметил маршрут.
Мне доставляло дикое удовольствие нагромождать улики друг на друга. Мне хотелось говорить и говорить:
— Есть человек в штатском из Комуса, который работает звукооператором для нашей труппы. Насколько мне известно, он находится в прямом контакте с Наем. И вы понимаете все это так же хорошо, как и я...
Я сидел в мертвой тишине. В комнате будто стало совершенно пусто. Ни один стул не скрипнул. Казалось, ни один человек не дышит. У меня был горький привкус во рту, и мир вокруг меня снова стал абстрактным, люди заводными, все звуки бессмысленными, все движения бесцельными. Теперь мне было все равно, что со мной будет. Мне было все равно, что случится с Гатри и труппой. Я сидел и просто ждал.
Контральто заговорил в тишине, совершенно спокойно.
— Почему вы прибыли именно в Калифорнию, мистер Рохан? Какова была цель Ная в организации тура?
В ушах у меня стоял гул, который мог мне только казаться, но, скорее всего, виной было подпрыгнувшее кровяное давление. Не знаю, чего я ожидал. Быть застреленным прямо сейчас? Чтобы меня вывезли из города по железной дороге, как стукача? Я отрешился от всего и был почти спокоен.
— И это все, что вы можете спросить? — Я услышал свой собственный голос. — А вы не собираетесь спросить...
— Отвечайте на вопрос, Рохан, — произнес спокойный контральто.
— Тогда повторите вопрос.
Она так и сделала.
— Цель Ная? — эхом отозвался я. — Я не знаю. Поверьте мне, я правда не знаю.
Затем я рассмеялся, потому что, по крайней мере теперь, они должны были поверить мне. Тихое жужжание у моего локтя свидетельствовало об истине.
— Най сказал, что постановка пьесы — это отвлекающий маневр, часть большого плана. Это все, что я знаю.
— Он упоминал об Анти-Коме?
— Да. Но не в связи с труппой.
— И что же он вам рассказал?
Я думал. Невидимые люди вокруг молча ждали.
— Какая-то организация, — ответил я. — Достаточно большая, чтобы противостоять Комусу, возможно. Я в это не верю. Она быстро набирает силу, но она еще полностью не сформировалась, и Тед Най... — я заколебался, так как был подключен к полиграфу. — Он чувствует давление. По-моему, если президент умрет до того, как закончится противостояние в Калифорнии, Най победит. Если он не уничтожит организацию вовремя, то, возможно, победите вы, повстанцы. Я не знаю. Это неопределенность. Вот все, что я могу вам сказать.
Тишина. Затем ровный контральто произнес:
— Вы будете работать с нами и держать все в тайне?
Я отвечал своей экзаменаторше медленно и осторожно, взвешивая каждое слово, прежде чем произнести его. Жужжание прибора должно было подтвердить все, что я сказал.
— Да, я буду работать с вами. Пока это не мешает моей настоящей работе, я буду. Но я не шпион и не собираюсь играть в шпионов. Я всего лишь актер. Я не буду... гм-м... скакать галопом на белом коне, крича, что я спаситель мира. Я не могу рисковать. Но я буду держать рот на замке, пока вы помогаете мне делать мою работу. У меня нет другого выбора. Только не требуйте от меня слишком многого. Не давите на меня слишком сильно.
Они сидели и размышляли, может быть, наблюдая, как дрожат иглы самописца. Затем заговорил Харрис:
— Это справедливо, мистер Рохан, — сказал он. — Сейчас...
В диалог вмешался контральто:
— Я думаю, что теперь мы можем снять с него маску.
Послышался шквал протестующих голосов. Но контральто настаивал на своем:
— Я думаю, он должен видеть наши лица. Он должен знать, что мы ему доверяем.