Greta oto (СИ)

Возвращалась в зал Тина беспричинно печальной. Стряхнув с себя грусть, заметила, что идёт не туда, куда нужно. Коридоры Ильверморни порой любят поиграть с одинокими школьниками, поморочить им головы. Да в этих разветвлённых ходах без всякого постороннего морока заблудишься. Она отлично помнила, что на пути должна встретить приметный огромный гобелен с шестилапой пумой, играющей с солнечным клубком, но прошла несколько поворотов, а гобелен точно сквозь землю провалился. Значит, свернула не туда и, возможно, движется в гостиную Первого дома одним из многочисленных запасных проходов, известных только преподавателям и самим ученикам Вампуса. Решив вернуться, пока не наткнулась на стражей чужого факультета, Тина взяла вправо и очутилась в тёмной, полузанавешенной тяжёлым бархатом нише, где имелась удобная мягкая скамья, вероятно, предназначенная для чтения в уединении. Присев ненадолго, Тина размышляла, как же ей выйти из этого лабиринта, никого не прося о помощи. И вдруг увидела в щели между занавесями полоску неяркого света. Ну вот, кто-то из вампусят решил вернуться к себе и, если заметит её тут, то в Ильверморни родится замечательный анекдот о старшей мисс Голдштейн, которая заблудилась в школьных коридорах и едва не превратилась в мумию.

Тина затаила дыхание, чтобы не выдать себя. И как назло чихнула от пыли! Свет мгновенно погас, приблизились быстрые шаги, зашуршал бархат портьеры, в нишу ворвался горьковато-дымный, сухой и жаркий аромат необычных, очень вкусных мужественных духов. Или одеколона, в общем, какого-то парфюма с нотками пачули и ещё чего-то ужасно волнительного, от этого запаха перед глазами у Тины вспыхнули маленькие, но очень яркие салюты, а в груди зашевелилось нечто жгучее, опасное. Мужской хрипловатый голос выдохнул пылким шёпотом: “Наконец-то!”, и сильные руки охватили плечи и шею Тины; к её щеке прижалась чужая тёплая щека. Стеснённой в движениях рукой она почувствовала что-то твёрдое и горячее за шершавой плотной тканью мужской одежды и задохнулась от догадки. В губы впились губы незнакомца. Огненные, терпкие. Похожие на боярышниковый мёд. Звук поцелуя Тина услышала словно со стороны. Даже пискнуть не успела, не то что возмутиться или оттолкнуть страстного мистера Инкогнито. Про волшебную палочку вообще забыла. А тот вдруг отпрянул, коротко неразборчиво ругнулся и отскочил. Тяжёлая портьера взметнулась, как от сильного ветра, осыпая застывшую Тину взвившейся пылью. Когда она отчихалась, в коридоре было совершенно тихо. Лишь со стороны зала раздавались приглушённые, размытые до прозрачности звуки бала.

Щёки Тины пылали, а готовое выскочить из груди сердце в панике колотило изнутри в броню корсета. Если бы она не сидела, то давно рухнула бы без чувств, хотя считала все эти дурацкие обмороки примитивными штучками глупых девиц. Но тут явно осознала, что силы покидают её. И что было совсем уж странно, эта затапливающая сознание слабость ей нравилась…

Прошло, наверное, не меньше десяти минут, прежде чем Порпентина смогла встать и сдвинуть шторы, превратившие её невольный тайный закуток в лишённую воздуха западню. В капкан, ловушку для стеклянной бабочки. Возвращалась в зал она нетвёрдой походкой, то и дело придерживаясь за стены и шарахаясь от реплик болтливых портретов, однако выбралась из картинной галереи на удивление быстро. Заскочила в туалетную комнату, жадно напилась воды прямо из-под крана, привела в порядок платье.

Когда вернулась к рождественской ёлке, её сердце билось всё ещё неспокойно, а руки дрожали столь заметно, что пришлось спрятать их за спину. К тому же Тину мучили стыд и страх, что весь зал знает о том, что её сейчас обнимал и целовал парень. Мужчина. Кошмар!