Грешные и проклятые

- Ну, Валемар? Давно не виделись.

Он усмехнулся, и подхалимы в толпе стали смеяться.

- Сколько часов прошло с тех пор, как я последний раз вызывал вас сюда?

Я не ответил.

Он кивнул и оглянулся вокруг.

- Мне сказали, что при недавнем обрушении траншеи вы проявили настоящий героизм. Несколько солдат доложили, что вы спасли их.

- Я исполнял свой долг, - скромно сказал я.

Полковник снова кивнул. Его улыбка была жесткой и насмешливой.

- А потом вы застрелили кого-то.

- Я казнил ее.

- Почему вы казнили ее?

Я мучительно придумывал ответ.

- Подстрекательство к ереси, - сказал я.

У нее были синие глаза. Но этого я сказать не мог. Полковник, вероятно, понял бы, но остальные нет. Офицерам нужны были простые ответы, доступные для понимания в рамках их служебных обязанностей. В этом отношении они были похожи на солдат, которыми командовали. Безыскусные автоматоны из плоти. Еще один урок, который я выучил в Схоле Прогениум – не занимать их умы такими вещами. Это – моя работа. Мой долг. Я заботился о душе полка. Они заботились о его теле.

- Я слышал другое, - внезапно сказал кто-то.

Я посмотрел на него. Капитан, судя по знакам различия. Я знал его лицо, но не имя. Под грязной щетиной у него были мягкие черты лица, чем-то напоминавшие ребенка. Ношение бород не запрещалось полковым регламентом, но его борода была слишком неряшливой и цвета желчи.

- Я слышал, что это был очередной из ваших приступов, Валемар, - он выплюнул мое имя, словно ругательство, и я уже хотел застрелить его на месте. Но взгляд полковника заставил меня передумать.

После этих слов в толпе послышался ропот. Он напомнил мне хрюканье свиней, которым не терпелось наброситься на еду. В этом случае едой был я. Полковник понимал значение моей службы и признавал необходимость моего присутствия в полку, но его подчиненные не обладали такой дальновидностью. Они всегда искали возможность дискредитировать меня в его глазах и в глазах солдат.

Думаю, они боялись меня. Точнее, боялись того, что я представлял. Такие люди не хотели понять, что их власть имеет предел, а воплощением этого предела был я. И, столкнувшись с этим пределом, они реагировали болезненно.

- Что именно ты слышал, Дакко? – спросил полковник. Его голос был негромким. Почти скучающим. Но он слушал. Это внушало тревогу. Полковник терпеливо относился к моим методам, но я знал, что терпение имеет пределы.

- Я слышал, что Валемар…

- Комиссар, - перебил я. Капитан повернулся ко мне, и я был поражен, увидев, какая ненависть отразилась на его лице.

- Я слышал, что комиссар Валемар вопил, как безумный, когда убил эту несчастную. Он убил ее за то, что она задала вопрос. Не за ересь. За любопытство.

- Любопытство есть ересь, - автоматически сказал я. – Невежество есть щит души.

- Видите? – воскликнул капитан, жестикулируя. – Только послушайте его. Он изрекает эти банальности, как будто они все объясняют. Я никогда не видел их ни в каком уставе или наставлении. Думаю, он просто придумывает их, чтобы оправдать свои действия.

Я видел кивающие головы. Не слишком уверенно, но все же кивающие. Я брал на заметку их лица. Их действия следует рассмотреть…

- Дакко, - произнес полковник предостерегающим тоном. Но капитан слишком увлекся, чтобы обращать внимание на такие мелочи.

- Полковник, возможно, я перехожу границы, но даже вы должны признать, что мы больше не можем допустить, чтобы этот зверь в черной шинели бродил по траншеям и ухудшал и без того тяжелое положение полка.

И снова они кивают. Снова согласно хмыкают. Снова я запоминаю лица. Я вспомнил траншею и то чувство, когда грязь сомкнулась вокруг меня, пытаясь поглотить. Я испытывал то же чувство сейчас, когда капитан продолжал яростно нападать на меня.

Он продолжал безостановочно, становясь все более ожесточенным с каждым новым оскорблением. У меня руки чесались выхватить лазерный пистолет, и я с трудом сохранял бесстрастное выражение лица. Любая вспышка гнева, любое отрицание только сильнее распалит их ненависть. Я задумался, было ли это объявление мне войны спонтанным проявлением враждебности, или же это нечто более расчетливое? Возможно, это первый шаг в попытке удалить меня с моего поста?

Конечно, я слышал о подобных вещах. Солдаты обычно пытались решить такое дело штыком в спину, или, кинув гранату в жилище ненавистного комиссара, пока тот спит. Но офицеры были более цивилизованны. Они вели борьбу словами. Вместо гранат они предпочитали бросаться клеветой. Даже не знаю, что из этого хуже.

Как я уже говорил, я знал, что они боятся меня. Но это был не страх. Или, по крайней мере, не только страх. И это заставило меня насторожиться. Полк нуждался во мне. Без меня он бы погиб. Ради их же блага я не мог позволить им узурпировать мою власть.

Я посмотрел на полковника, надеясь, что он вмешается. Его слово было законом. Если бы он объявил мои действия правомерными, то они ничего не смогли бы сделать, за исключением прямого мятежа. А если бы они подняли мятеж…