Грехи отцов отпустят дети

Такой, знаете ли, его величество диван, дореволюционный, кожаный, скрипучий, с латунными гвоздями. А еще – книжные полки. И все пространство, что не занимали картины, забирали книги. И тоже непростые, не какая-нибудь советская «Королева Марго» или собрание Пушкина. Фолианты там были сплошь старые, раритетные. И конца позапрошлого века, и начала двадцатого столетия, и дореволюционные, но более всего – советских двадцатых и тридцатых годов. Много альбомов, художественных и фотографических. Множество поэтических книг: Маяковский, Пастернак, Цветаева. Иные – с автографами на первых страницах. Мелькнуло: «Золотому Николаю Петровичу – в знак немеркнущей памяти».

Вот она где, оказывается, коллекция. Вот она, в собственности у братьев! Настоящая лавка древностей! Подлинная пещера чудес!

И это богатство она, Фенечка, в отличие от бездарно уплывших к Марии кирсановской квартиры в Архитектурном переулке и мастерской, – не должна упустить.

Девушка, подчиняясь наитию, взяла одно из изданий. Огромный альбом. Коленкоровый переплет, конструктивистский стиль. Фотографические коллажи (в ту эпоху явно сработанные художником вручную, клеем и ножницами): над трубами, фабриками, паровозами, массами, газетными заголовками царит Сталин вышиной с фабричные трубы. Автор Эль Лисицкий, «СССР на стройке», Изогиз, 1933 год издания.

Книга – это не картина. Вряд ли у братьев даже есть подробный каталог имеющейся у них библиотеки.

Фенечка достала из сумочки полиэтиленовый пакет. Бережно уложила туда альбом.

Посмотрела в инете адреса ближайших букинистических.

Если уж решила действовать, действовать следовало быстро.

В тот же день молодуха объехала трех ближайших букинистов. И везде – да, везде, это был хороший признак – книгу предложили у нее купить. По тому, как загорались глаза оценщиков, и по тому, сколь делано-равнодушным становился их тон, подруга Кирсанова поняла: фолиант и впрямь представляет ценность. В одной лавке ей посулили семь тысяч, в другой десять и в третьей пятнадцать. Там, где пятнадцать, Фенечка оспорила: «Нет, двадцать пять», – и по тому, как оценщик сразу согласился, она мгновенно поняла: продешевила.

Потом она видела в Сети, что эту (или точно такую же) книгу продали на аукционе за семьдесят пять тысяч российскими.

И тогда же у нее родилась другая идея.

Но к осуществлению ее следовало хорошо подготовиться.

Ведь если в коллекции братьев действительно есть, к примеру, Малевич – хотя бы даже агитационные рисунки, хотя бы литографии – все равно это десятки, а то и сотни тысяч. Долларов. А если в квартире найдутся, допустим, супрематические композиции, то – миллионы.

* * *

Уже миновала горячка первых студенческих лет, покуда все наваливалось и было страшно – вдруг отчислят. Для студентки-старшекурсницы пребывание в институте – сплошной шоколад. Тем более для нее, когда все знают, что Фенечка с одним из преподов тесно связана.

Из дому в Хаупе всегда можно свалить под предлогом занятий – не будет же Николай Петрович унижать свое достоинство, проверять ее посещаемость! При этом скучными лекциями да и семинарами просто манкировать. Вот и высвобождается огромное количество времени.

И в это самое высвобожденное время Фенечка затеяла следующее.

Как раз получался у нее род живописной практики.

Она выбрала из всего богатства коллекции явного и неоспоримого Малевича. В плотной папке лежал единичный бумажный лист. То был всего-навсего акварельный рисунок, агитационный плакат. Надпись по кругу: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» – и вокруг революционный шурум-бурум: что-то похожее на лестницу, и типа зубцы шестеренок, и типа флаги, и молоты.

Фенечка любила ко всему подходить системно. И тщательно готовиться. Она прочитала в Инете о творческой манере художника. Живопись слоями, надо же. Интересно, а в случае акварели как получится в итоге?

Попутно узнала, за какую цену Малевич уходил на аукционах. Художник редкий, продается нечасто. Поэтому голова кружилась от цифр. Восемь миллионов долларов. Двенадцать. Двадцать. Тридцать пять. И – рекорд – восемьдесят шесть!

С ума сойти, восемьдесят шесть «бакинских» лимонов! А если среди неразобранной коллекции тоже скрывается подобное сокровище? Но доподлинно узнать сие – без догляда специалиста, без экспертизы – невозможно.

Акварелька, пусть даже Малевича, конечно, будет подешевле. Но и продать ее, наверное, окажется легче.

Фенечка долго разъезжала по Москве, искала подходящую бумагу. Подбирала краски, а потом уединялась в квартире с коллекцией при закрытых шторах и – писала копии.

Тринадцать первоначальных вариантов того самого «Пролетарии всех стран» пришлось сжечь, изрезать, утопить в унитазе. Только четырнадцатый по счету рисунок стал на что-то похож. Более-менее саму Фенечку удовлетворил. Можно было – во всяком случае, на беглый взгляд и без экспертизы – счесть его подлинным Малевичем.

И тогда она сделала фото рисунка – того самого, изначального, и, не желая оставлять никаких интернет-следов, лично отправилась по галереям.