Лежали копии документов на квартиру – ту самую, в Архитектурном переулке, где проходили первые встречи Николая Петровича с Фенечкой и где их спалила его супруга Мария. Квартира теперь оказалась переписанной, увы, на имя бывшей жены, Огузковой. Там лежали ксероксы, рассказывающие предысторию той самой мастерской, некогда принадлежавшей
Да ведь, может, и теперь не поздно отжать?
Кроме того, валялось в сейфе и всякое барахло: кирсановский диплом, ПТС на его машину, но… Нашлась и еще одна бумага, которая девушку заинтересовала.
То была копия свидетельства о праве собственности на еще одну квартиру в столице, принадлежащую опять-таки в равных долях Павлу Петровичу и Николаю Петровичу Кирсановым. (Что-то много у этих братьев всего пополам, пора кончать эту порочную практику!) Квартирешка была, конечно, крошечная, однокомнатная, всего 29 квадратных метров, и кухня пять с половиной квадратов – зато в самом центре. Девушка тут же ее прогуглила: да, Фонарный переулок, неподалеку от мастерской, так бездарно профуканной
А ведь «папик» никогда о существовании этого жилья даже не заикался! Что это?! Еще одно убежище для тайных встреч, которые он приберегает на будущее? Когда Фенечка надоест и надо будет искать ей замену? А то, может, и сейчас он квартирешку эту пользует, чтобы тайно встречаться с новой полюбовницей?! Или…
Девушку заело ретивое.
Запасные ключи – от дома, гаража, сарая, от всех гостевых комнат в доме – обычно у Николая Петровича висели в доме, в шкафчике в кладовке. Имелась среди них и одна неопознанная пара с «таблеткой» от домофона и брелком от сигнализации. Раньше Феня им значения не придавала. Ну, думала, может, от бывшей квартиры старичок сохранил – на случай, если экс-женушка в одночасье помрет или соседей зальет, находясь в отъезде. Но теперь решила присмотреться к незнакомым ключам повнимательней. Точнее – чего там присматриваться? Надо действовать!
Она сделала в металлоремонте копию всех ключей на связке. Приныкала их в багажнике своего «мерсика», в автомобильной аптечке – все равно туда никогда никто не заглядывает. Вернула оригинал на место. И однажды под предлогом маникюра-педикюра-косметических процедур выскользнула из дома и направилась прямиком в Фонарный переулок.
Приехала, припарковалась. Затаив дыхание, прижала «таблетку» домофона – он открылся: значит, не напрасно? Значит, с ключами угадала?
Поднялась на пятый этаж, под самую крышу. Всего две квартирки на площадке, похоже на мансарду, и потолки ужасно низенькие. Она постояла у двери, послушала. Все тихо.
Нажала кнопку на брелоке: снять с охраны. За дверью что-то щелкнуло. Вставила ключ, повернула. Его заело, она даже подумала – ошиблась! Но потом туго, со скрипом, провернулся. Так же и со вторым замком – семь потов сошло, пока открыла, думала даже в машину за баллончиком универсальной смазки спуститься. Наконец дверь заскрипела, а там!..
А там – ничего особенного. Полно пыли – наверно, тут несколько лет никого не было, ничья нога не ступала, никто не прибирался. Полутьма. Плотные гардины закрывают окна. Жаль, она не взяла с собой фонарик, включать свет было стремно. Но вскоре глаза к сумраку привыкли, девушка встала по центру комнаты, огляделась по сторонам.
И – да, недаром она все-таки училась в универе худпромдизайна, недаром преподавателем ее (и невенчанным мужем!) был сам старик Кирсанов!
Феня сразу же поняла: это богатство! Вот она, та самая коллекция, о которой толковала бабка! Она не могла, разумеется, навскидку определить, сколько стоил тот или иной предмет – да и тем более цены на них все время менялись, подстегиваемые модой, колебаниями курсов валют, наглостью или скромностью продавцов, провенансом и еще бог знает чем. Можно было лишь оценить в самых общих чертах: да, это капитал. Потому что буквально ни единого места живого не было на стенах, все они, вплотную друг к другу, не давая лишнего сантиметра, от пола и до потолка были завешаны картинами. Да какими! Хаотично, без музейной определенности, совершенно вперемешку, где икона семнадцатого века соседствовала с русским авангардом начала двадцатого, махровый соцреализм перемежался кем-то страшно похожим на Фалька, а натюрморт в стиле Рембрандта (а может, и сам Рембрандт?) висел вплотную с (кажется) Кандинским.
Из мебели в комнате имелся только диван.