Грехи наших отцов

– Прости мою наивность, если что, – начала Ребекка, – но закон, насколько мне известно, тебя защищает. Продавать сексуальные услуги – не преступление. Запрещается только покупать секс. Почему ты на него не заявила? Его могли бы осудить за шантаж и покупку сексуальных услуг.

– Закон защищает не меня, а «общественный порядок», – поправила Анна. – А это далеко не одно и то же. Если б я обратилась в полицию, то… Первое – они конфисковали бы мой телефон. В папке «Сообщения» могли остаться контакты покупателей секса. Второе – они заставили бы меня свидетельствовать в суде против моих же клиентов. Установили бы наблюдение за моим домом. А если б я арендовала жилье, привлекли бы моего арендодателя за содействие. Или просто устроили бы облаву и повязали моих клиентов. Ты же знаешь, что, если я вызываю такси, водитель автоматически становится виновным в содействии преступлению. Он ведь зарабатывает деньги с продажи секса. Поэтому полицейские – последние, к кому мы, сексуальные работники, обращаемся за помощью.

«Теперь понятно, зачем ей был нужен Свен-Эрик, – подумала Ребекка. – Полицейский, на которого можно положиться. А теперь она хочет, чтобы его заменила я».

Подруга детства к тому же. Ребекка не любила взаимных услуг, которые к чему-то обязывали, но проблемы нужно решать по мере их появления. Она рассказала Анне Йозефссон о мертвых женщинах в снегу. Свен-Эрик молча гладил лошадь, которая, похоже, вздремнула на его плече.

– То есть их могло быть и три? – спросила Анна – Но только две мертвы.

– Убиты, – поправила Ребекка.

«Закон о сексуальных услугах несколько снизил спрос на продажных женщин, – заметила она про себя. – С тех пор как он был принят, в Швеции не убили ни одной проститутки… Не было зафиксировано ни одного такого случая, по крайней мере», – поправила себя Ребекка.

Анна Йозефссон застонала.

– Я не об этом. – Она развела руки и чуть скрючила пальцы, как будто хотела ухватить ими нечто большое и круглое. – Ты упомянула движение «Красный зонт». Я не связана с ними официально тем не менее. Женщины из этой сферы часто работают за границей. Они не хотят продавать секс соотечественникам. Здесь вообще приветствуется разнообразие. Клиенты из Кируны сегодня требуют симпатичных русских, завтра – кого-то еще. Вот девушки и странствуют по миру. Но тот, кто решил поставить бизнес на широкую ногу, не может ни официально зарегистрировать заведение, ни дать публичную рекламу, ни даже нанять уборщицу или водителя. Все эти люди автоматически становятся соучастниками преступления. Поэтому секс-работники покупают те же услуги в криминальной среде, что делает нашу работу вдвойне опасной. Мы зависим от наркоторговцев и спекулянтов оружием, у которых свой взгляд на женщин. Нами манипулируют, принуждают к…

– Я поняла, – оборвала Анну Ребекка. – И что нам теперь делать?

Взгляд Анны Йозефссон скользнул вниз по склону холма.

– Не знаешь, сколько случаев насилия в отношении моих коллег было доведено до суда? – Она подняла глаза и тепло улыбнулась.

«Такая она на работе», – подумала Ребекка.

– Я расспрошу своих ребят, – пообещала Анна. – Некоторые из них ходят не только ко мне. Может, кому-нибудь попадались две блондинки, которые работали в Кируне и окрестностях в последнее время… И красный зонтик, безусловно, заметная деталь.

Ребекка повернулась к Свену-Эрику.

– Хорошо иметь под рукой пенсионера, – сказала она. – У которого полгорода в родственниках к тому же.

– Ну… – промычал в ответ Свен-Эрик.

Большего он не сказал, потому что вдруг начал беззвучно плакать. Женские руки тут же легли на Стольнаке с двух сторон.

– Извините… – всхлипывал Свен-Эрик. – Я просто вспомнил маму. В последние годы, когда она уже не узнавала меня… Мысли ее словно заблудились в лесу, никаких ориентиров, ни компаса. Брат так и не приехал в Карлстад навестить ее. «Все равно она ничего не помнит», – так он говорил. Поэтому с ней был только я.

Лошадь, проститутка и прокурор из захолустья слушали Свена-Эрика и смотрели на него с сочувствием.

Он как будто подобрался и даже коротко улыбнулся в знак того, что выплакался. Анна тоже улыбнулась и негромко хмыкнула. Ребекка подумала, что ей не привыкать иметь дело с плачущими мужчинами.

– Сам не пойму, с чего это я так растрогался, – сказал Свен-Эрик. – Это все лошади. У ее родителей была лошадь, когда мама была маленькой. Отец подрабатывал извозом.

* * *

Свен-Эрик вспомнил об этой минутной слабости в машине, на обратном пути в город. Странно все-таки, что чувства могут нахлынуть – и тут же схлынуть бесследно. Свен-Эрик подумал о матери. У ее смертного одра он узнал вещи, о которых никогда до того не слышал.

Она вообще мало рассказывала о детстве. Разве несколько эпизодов. Считала, что молодежи все равно не понять, как они тогда жили. Мама прибиралась в богатых домах и брала там ношеную одежду для своих детей. Одна городская дама выхватила у нее из рук коробку с ненужными тряпками. «Такая одежда поощряет высокомерие. Детям бедняков это ни к чему». У мамы по щекам катились слезы, когда она об этом вспоминала.