Грейуорен

Оглушительный шум опрокинул выставочный стол и, отразившись от стен, сорвал с них картины. Он сносил временные заграждения. Пронзал каждое живое существо в пределах слышимости.

Кто-нибудь, выключите эту музыку! Из-за нее у меня идет кровь из ушей.

Звук убивал изнутри. Вскоре в музейных залах не осталось ни одной живой души. Убегающие мыши, дремлющие белки и спящие под крышей голуби попадали замертво, их внутренности превратились в кашу.

В эпицентре взрыва появилось зловещее видение, но лишь один человек остался в живых, чтобы его увидеть.

Второй взрыв разрушил небольшой арендный дом в районе Линн, неподалеку от побережья.

Бомбу заложили в духовку. Взрыв был такой силы, что сорвал дверцу с петель. Она угодила в кухонный стол и вместе с ним пробила стену. Оставшиеся стены облупились со стороны двора и улицы. Кухонная плитка и светильники взлетели в небеса. Потолок задрожал, половицы раскололись, воздуховоды испарились, крыша провалилась.

Столько энергии и так мало места. Прочь, прочь, прочь. Бомбе потребовалось меньше секунды, чтобы закончить работу – освободить пространство вокруг только для себя.

Когда звук второго взрыва эхом прокатился по окрестностям, кошмарное предчувствие охватило каждого человека в округе.

Видение развивалось по аналогии с предыдущими. Сначала люди увидели сам взрыв, разнесший на куски дом в районе Линн. Затем они с мест в первом ряду наблюдали за эпицентром, где решительная молодая особа сжимала в руках пылающий синий меч. Когда в нескольких футах от нее взорвалась бомба, девушка начала размахивать клинком вокруг своего тела, словно клоун на родео, выполняющий трюки с веревкой.

Она должна была мгновенно погибнуть.

Но она не умерла.

Передняя кромка лезвия рассекала беспорядочно летящие обломки и пламя. Мерцающий след синего и серебристо-серого ночного света, тянущийся за клинком, поглощал взрыв.

Девушка оказалась в кольце клубящейся ночи. Тьма и полночь внутри. Взрыв и отблески пламени снаружи. Сверхъестественное силовое поле.

Вокруг нее обрушился дом.

Она продолжала кружить с мечом в руках.

Было что-то завораживающее в размеренном взмахе ее клинка, в мрачной улыбке на ее лице.

Видение, как и всегда, изменилось, перескочило из настоящего в будущее. Все, кого раньше охватило предчувствие взрыва, теперь увидели город в огне и охваченных ужасом жителей. Колышущаяся пелена дыма. Жадное, неутолимо голодное пламя, шепчущее: пожирать, пожирать.

Наконец видение закончилось, улица перед МИД затихла, дом в районе Линн превратился в руины.

Хеннесси рылась в обломках, пока не нашла сплющенную клетку для хомяка. Она отложила меч в сторону и постаралась придать клетке более или менее трехмерную форму, затем заглянула внутрь. Чудесным образом присненная мышка осталась невредимой; она обернула вокруг себя позолоченный хвостик, словно броню. Однако она заснула, поскольку все работы Хеннесси превратились в пепел.

Взяв искореженную клетку, девушка направилась к своей машине, в боку которой торчала пробившая металл дверная ручка.

– Твою мать, – пробормотала Хеннесси. Она бросила меч на заднее сиденье, поставила клетку с мышью на пассажирское, а затем позвонила Фарух-Лейн.

42

В детстве Диклана всегда преследовал страх разоблачения. Им было запрещено упоминать о грезах Ниалла и Ронана, населявших Амбары. Рассказывать, откуда брались деньги. Обсуждать, где родился Мэтью. Приглашать друзей к себе в Амбары; Ронану к тому же запрещалось ночевать вне дома.

Аврора и Ниалл часто говорили о магии, но только о той, что существовала в сказках на ночь, повествующих о богах и монстрах, королях и святых. Волшебство в этих историях являлось в виде бездонных котлов. Разумных борзых. Кровожадных копий. Лошадей, наделенных невероятными способностями. Кабанов, обладающих тайными знаниями. И солнечных лучей настолько прочных, что на них можно повесить пальто.

Но никогда о мальчиках, приносящих сны в реальность.

Даже при самых очевидных обстоятельствах в их семье никогда не говорили о сновидении вслух.

Диклан хорошо помнил день, когда однажды заболел и остался дома. Его мучила отвратительная смесь насморка и лихорадки, лишая сна, но и мешая нормально бодрствовать. Он лежал в одиночестве на диване. Ниалл отсутствовал уже несколько недель. Куда, зачем, никаких вопросов, как обычно. Ронан отправился на учебу в местную школу; Аврора была наверху, где, тихонько напевая, возилась с Мэтью, пока слишком юным для школы.

В разгар безмятежного полудня распахнулась дверь, и в комнату вошел Ниалл. Его глаза ввалились, а кожа посерела от усталости.

Он поднял Диклана с дивана и крепко обнял. От одежды отца исходил едкий, неприятный запах, словно он прошел через ад, чтобы вернуться домой. Но Диклан терпел, когда Ниалл гладил его кудри и прижимал костяшки пальцев ко лбу, чтобы проверить температуру.

– Бедный парень, – сказал он.