Хеннесси остановилась напротив предпоследнего лота. Это был первый из двух экспонатов, оказавшихся слишком ценными, чтобы рассматриваться в качестве предмета сделки. Если верить описанию в планшете, он представлял собой флакон с чернилами ручной работы. Если верить глазам Хеннесси, перед ней стояла маленькая стеклянная бутылочка в форме женского тела, наполненная темной пигментированной жидкостью. Эти чернила были из разряда материалов, настолько великолепных сами по себе, что только самый смелый мастер рискнул бы истратить их на работу, которая по итогу могла оказаться уродливее, чем истраченный на нее великолепный материал.
Джо Фишер оказалась права. Хеннесси понравились магниты.
Предвкушая удовольствие, она повернулась к самому ценному живительному магниту в коллекции Боудикки.
И надолго застыла на месте. У нее не укладывалось в голове.
Разумеется, она чувствовала магниты, как, например, чернила; ощущала, что они ей нравятся. Однако это не шло ни в какое сравнение с эмоциями, овладевшими ею сейчас.
Молчание затянулось.
Это было потрясающе.
Это было ужасно.
И тогда Хеннесси начала смеяться. Она хохотала, не в силах остановиться. Хохотала до тех пор, пока не перехватило дыхание, а потом отдышалась и посмеялась еще немного.
Главным сокровищем коллекции Боудикки оказалось огромное полотно под названием
– Что смешного? – спросила Джо Фишер.
– Меня больше не интересует сделка, – сказала Хеннесси. – Потому что эту картину написала я.
17
Однажды Хеннесси подслушала, как коллега художник дал Джей этот совет. Тогда он показался ей совершенно бесполезным, поскольку все, что делала Джей, и так посвящалось одному лишь Биллу Дауэру. И позже, когда Хеннесси сама начала заниматься живописью, она по-прежнему считала эти слова полной ерундой, ведь почему художник должен подстраиваться под чье-то мнение? Со временем она пришла к выводу, что эти слова имели другой смысл – простой призыв к конкретике, к тому, что стоит прислушиваться к мнению узкого круга лиц, а не пытаться угодить всем. В тот момент Хеннесси уже стала копиистом, а не настоящим художником, так что смысл этого совета уже не имел для нее значения.
Но, увидев коллекцию живительных магнитов Боудикки, она вспомнила те давние слова и приняла их всерьез. Так что Хеннесси творила для одного человека.
Точнее, для одной мыши.
Девушка нашла ее в углу подвала. Сперва внимание Хеннесси привлек хвост грызуна, хотя поначалу она не сразу поняла, что это хвост. Хеннесси подготавливала подаренный Лилианой холст, когда краем глаза уловила блеск в углу. Заинтересовавшись, она соскочила с табурета и среди пыли и паутины обнаружила присненную мышку. Ей не составило труда узнать в ней грезу не только потому, что грызун спал, а его пушистые маленькие бока мерно поднимались и опускались, но и потому что хвост мыши был покрыт чистым золотом.
Подняв зверька за позолоченный хвостик, девушка уложила его на рабочий стол рядом с мольбертом. Маленький талисман.
После встречи с Джо Фишер Хеннесси была решительно настроена его разбудить.
Она не знала наверняка, что именно делало
Хеннесси рисовала всю ночь.
Она трудилась до изнеможения, преодолевая усталость, пока искра ее вдохновения разгоралась все ярче.
Так было и с
Текли часы, портрет постепенно приобретал законченный вид, но между
Хеннесси сменила тактику и опять вернулась к эскизам. Суть работы легко ускользала с последними мазками кисти. Возможно, стоило обратиться к подлинной силе ее ранней работы.
Мышь продолжала спать.
В порыве исступления Хеннесси воссоздала
Мышь продолжала спать.