Гребень Матильды

– Не уверенность, нет. Скорее ощущение. Может быть, скажу глупость, но такой вещи трудно потеряться. Приметная уж больно.

– Пока ей это удается.

– Значит, тот, у кого находится гребень, осведомлен о его ценности и всеми силами пытается сохранить. Для себя, как видно.

– Все всегда хотят только для себя.

Прозвучало на редкость пессимистично. Рудницкий погрозил ей пальцем.

– Уныние – грех, помните? Унылый гибнет первым.

– Я не унылая.

– Еще какая унылая. Даже ваш нос уныл до невероятия.

– Нос? Да он же курносый! Вверх торчит!

– Это он раньше торчал и веснушками светил, а нынче уныло свисает, хватаясь за печально висящие щеки.

Анна поневоле рассмеялась.

– Да ну вас, Аркадий Нестерович! Вечно вы меня смешите!

– Ну вот и отлично! Тогда вернемся к нашим делам. Вы хотите найти драгоценности Кшесинской, я правильно понял?

– Отнюдь, Аркадий Нестерович. Я хочу найти убийцу.

– Почему-то мне кажется, в данном случае это одно и то же. Я кое с кем поговорил, как вы уже поняли. Но, к сожалению, ухватиться за ниточку не получилось.

– То, что вы рассказали, Аркадий Нестерович, очень важно. Возможно, эта вещь всплывет среди других.

– Не всплывет.

Анна моргнула.

– Отку… откуда уверенность?

Рудницкий постучал по столу костяшками пальцев. Трясогузка, вертевшаяся на перилах, испуганно вспорхнула.

– Гребень – не драгоценность. То есть драгоценность, но совсем в другом роде. Это не украшение или, как теперь говорят, цацка. Каким бы дорогим он ни был. Гребень – совсем другое.

– Вы верите в его мистическую суть?

– Неважно, во что верю я. Важно, что многие и очень многие хотят владеть гребнем и не пожалеют ничего, чтобы заполучить его. Уверен, Матильда не стала бы класть его в общую, так сказать, кучу. Гребень всегда был сам по себе.

Анна потерла виски и, помолчав, сказала:

– Я не поняла. Вы хотите натолкнуть меня на мысль, что кто-то может охотиться не за драгоценностями Матильды, а за гребнем?

– Не знаю, за чем именно охотится убийца, которого вы ищете. Просто высказываю предположение, что драгоценности Кшесинской – не единственное, ради чего убивают. Гребень стоит всех драгоценностей, вместе взятых.

– Вы так думает?

– Только представьте: кто-то узнает о мистических – просто-таки волшебных – свойствах гребня. Как, когда – неважно. Но человек вдруг осознает, какие перед ним открываются возможности. Вас бы это не захватило?

– Нет, – просто сказала она.

Рудницкий махнул рукой.

– Не захватило бы. Знаю. Но многих из смертных – да! Идея обладания предметом, который способен исполнять желания, – заметьте, не сказочным, а реально существующим! – может стать роковой!

Забывшись, Рудницкий смахнул вазочку с сахаром. Кусочки посыпались на дощатый пол. Анна кинулась поднимать.

– Вот болван! – обругал себя Рудницкий. – Теперь буду вприглядку пить!

– Да ничего! Пол чистый. А кто, кстати, вам по хозяйству помогает?

– Одна приятная дама.

Так вот кто печенье вкусное печет!

– Даже так? Дама?

Рудницкий рассмеялся.

– Это не то, о чем вы подумали, уверяю.

– Да ничего я не подумала.

– Подумали, подумали! Но все гораздо проще. Вдова одного моего сослуживца, погибшего на фронте, оказалась совсем без средств. Мы знакомы давно. Я был настроен помогать ей совершенно бескорыстно, но она – человек совестливый. Стала приходить и, невзирая на мое жесточайшее сопротивление, наводить порядок.

– А почему я ее ни разу не встретила?

– Да три дня всего прошло. К тому же она не все время у меня. Уберется и уходит. У Ирины тут родная сестра живет. Пустила ее к себе.

– Ирина, значит.

– Ирина Родионовна.

– Буду знать.

– Только прошу вас! Умоляю! Никаких инсинуаций! Особенно в ее присутствии! Впрочем, вы – девушка, воспитанная в лучших традициях, поэтому за последнее предположение прошу извинить.

– Извиняю, – улыбнулась Анна, подумав, что горячность, с которой Рудницкий бросился защищать неведомую Ирину Родионовну, наводит на определенные мысли.

– Подскажите, куда мне двигаться в расследовании, – стараясь вернуть его в рабочее русло, спросила она.

Рудницкий нагнулся, сделав вид, что поднимает с пола оставшиеся крошки, а когда снова повернулся к ней, на его лице не осталось и следа душевного смятения.

– Много лет назад в рамках расследования одной кражи я завел знакомство с неким ювелиром. Из тех, кто входил в число официальных поставщиков императорского двора. О драгоценностях Кшесинской он знает более других. Полагаю, нам стоит с ним встретиться.

– Кое-что мне рассказала Марья Николавна. Совсем немного, да и то с чужих слов.

– Как она, кстати?

– Тоскует.

– Тоска нынче – общее состояние.

– Не скажите, Аркадий Нестерович! Некоторые просто цветут и пахнут!

– Кто же, например? – удивился прозвучавшей в ее голосе нотке раздражения Рудницкий.

– Никита Румянцев вернулся. Судя по всему, вжился в новую реальность и даже преуспел. В ЧК устроился.

– Это такой румяный крепыш? Работал с вами по делу брата Ольги Судейкиной.

– Да. Вскоре после этого уехал на фронт – и вот снова в Петрограде.

Рудницкий поглядел на ее вспыхнувшие румянцем щеки.