Гранатовый дом

— Это правда? — Константин стал мрачнее тучи, он прекрасно знал, что это за статья. — Или просто надо было его посадить? 121 используется, когда надо посадить кого-то, верно?

— Верно, — кивнул Печерский, — верно и то, и другое. 121 статья — гомосексуализм. Ты знал, что эту статью придумал КГБ для шантажа, в первую очередь, иностранных дипломатов? А позже оказалось, что ее очень удобно использовать и для своих. Для всех подряд.

— Почему нельзя было Аджанова снова посадить по этой статье? Что он сделал?

— Я объясню. Для этого я тебя и привез. Тебе смогу объяснить это только я, потому, что твой друг не в курсе.

— Не понимаю, о чем ты.

— Прекрасно ты все понимаешь. Я хочу, чтобы ты кое-что прочитал, — Печерский взял одну из папок, лежавших на столе, достал какой-то листок и протянул Емельянову.

Константин взял этот машинописный текст с некоторой опаской. Но, едва прочитав первые строки, не поверил своим глазам! Он даже издал какой-то глупый звук, не в состоянии контролировать свои эмоции.

Он держал в руке сцену из сценария. И эта сцена подробно описывала момент смерти — вернее, самоубийства монтажера Василия, который выпрыгнул из окна киностудии, перерезав себе горло!

Все было расписано подробно. Казалось, человек, который писал это, сам присутствовал там! Сцена была написана очень сильно, и если бы Емельянов не знал, что все это произошло на самом деле, даже без этого он почувствовал бы нервную дрожь.

А зная, что так все и было, он вообще испытал настоящий шок! Листок сам выпал из его рук. Печерский довольно улыбался.

— Ты хочешь сказать, что после смерти монтажера Аджанов описал все в сценарии? — спросил Емельянов.

— Не после смерти, — Печерский продолжал довольно улыбаться. — До.

— До… чего? — не понял опер.

— Эта сцена была написана за несколько недель до того, как монтажер покончил с собой, — пояснил Печерский.

— Ты хочешь сказать… Аджанов его убил? — Константин ничего не понимал.

— Нет. Я хочу сказать, что у Аджанова прогрессирующее психическое заболевание, больная психика, позволяющая ему писать такие вещи.

— Он предвидел будущее! — не выдержал Емельянов. — При чем тут психическая болезнь?

— Ничего он не предвидел. Возможно, в одной компании с этим монтажером баловался наркотиками, и тот проболтался, что хочет такое сделать. Ты знаешь, что все время, пока Аджанов работал на Одесской киностудии, он только и делал, что таскался по вечеринкам и беспробудно пил? Ты бы видел, во что он превратил свою комнату в общежитии! Свинья в хлеву — и та чище живет.

— Неряшливость и все это не попадает под расстрельную статью, — холодно произнес Константин.

— Согласен, не попадает. Но это еще не все. Вот, читай дальше, — Печерский снова протянул ему какие-то листки.

Емельянов взял. И сразу оторвался от текста.

— «Воля — это когда ты исполняешь танец свободы на раскаленных углях. И сколько тебя еще будет, ты не знаешь», — процитировал. — Сильно сказано!

— Сильно, — кивнул Печерский. — Ты дальше читай. Все. Я подожду. Это стоит того, чтобы ждать.

Прошло полтора часа, когда Емельянов отложил в сторону последний листок сценария. Он прочитал его полностью, особенно рабочие заметки к нему.

— Сценарий не закончен, как видишь, — сказал Печерский, — он не успел.

— Это… я даже не знаю, как сказать, — задумчиво произнес Емельянов, — это так сильно воздействует на психику…

— Именно! — Печерский с тем же довольным видом взял у него листы. — Вот именно! Поражает. В этом и дело!

— Где он нашел того старого солдата, который ему все рассказал про секретный лагерь? — спросил Емельянов.

— Это был старый чистильщик обуви с остановки, инвалид без ноги, чудом выживший после всего этого, — пояснил Печерский. — Чистильщика мы нашли и уже ликвидировали.

— Но зачем? Я не понимаю, что тут такого! Человек искренне верил в свою страну, — Константин действительно не понимал. — Здесь столько патриотизма, достоинства. И этот человек герой! Он взрывал вражеские корабли! Боролся с врагом. Его наградить надо!

— Герой, — скривился Печерский. — А ты знаешь, что это за страна, всплеск патриотизма к которой он испытывал? Ты знаешь, ради какой страны он готов был рискнуть всем? Эта страна — Германия! Аджанов записал рассказ немецкого диверсанта. А корабли, которые он взрывал, приближая победу, — это наши корабли!

— Что? — Емельянов был так поражен, что не мог даже говорить.

— То, что слышал! Аджанов написал сценарий о немецком диверсанте, который продал свою страну. О человеке, чуждом нашему советскому менталитету, о предателе и преступнике! Этот предатель перешел на сторону немцев, чтобы отомстить советам за детство в детдоме и арест своих родственников — врагов народа, между прочим!

— Гранат — символ очищения, — тихо проговорил Емельянов, — он хотел очистить от скверны, лицемерия… Гранатовый дом — дом, в котором нет зла…

— Написать подобный сценарий о немецком военном преступнике мог только человек с больной психикой, психически ненормальный, — резюмировал Печерский.

— Согласен, — ответил Емельянов, — он совершенно больной — вот так по глупости взять и отдать жизнь.