И действительно, это были причудливые, замысловатые вещи. У деда был большой художественный вкус. Он был настоящим художником, хотя никогда не учился. А фантазии, которую он вкладывал в создание этих игрушек, можно было просто позавидовать.
Это были невероятные вещи! Механические обезьянки, играющие на барабане, собака, которая могла прыгать, — нужно было нажать тонкую пружинку, и она совершала прыжок. При этом она так забавно махала в воздухе лапами!
Еще — какие-то невероятные птицы. Вряд ли такие существовали, но фантазия моего деда создавала их одну за другой. Птицы расправляли крылья и пытались взлететь. Глядя на них, я чувствовал, что так же смогу распрямить свои крылья и взлететь в небо.
А еще была рыба, которая плавала в песке. В ней была пружинка, которую нужно было завести, а потом погрузить рыбу в миску с песком. Она опускалась на дно, а потом всплывала наверх, высыпая песок из открывающихся отверстий.
Дед мой делал игрушки для всей соседской детворы и на продажу. Каждое воскресенье мать набивала корзину и возила их на базар в город. И возвращалась домой каждый раз с пустой — поделки деда раскупали все, до единой. Благодаря этому мы жили неплохо. Даже немного лучше всех остальных семей. И на столе в нашем доме чаще, чем у соседей, появлялось сливочное масло, козий сыр и хлеб из города, казавшийся мне просто невероятным лакомством!
На самом же деле — я узнал это потом, став взрослым, — это были простые сдобные булки из французской булочной.
Отца своего я не помнил. Он погиб в горах, когда мне исполнилось три года. Воспитывали меня мама и дед. Дед заменил мне отца, и я думаю, что он дал мне даже больше, чем смог бы дать родной отец, обычный человек, не обладающий тонкой душой художника.
Это видение — ослепительное лето, красные гранатовые деревья в цвету, горы и дед на пороге дома — стало моей потаенной, светлой грезой, спасавшей меня в самые тяжелые времена. Оно возвращало меня в тот день, когда закончилось мое счастливое детство.
Как обычно говорят: ничто не предвещало беды. Все было как всегда. После завтрака мать стала заниматься какими-то домашними делами, а я гонял с мальчишками. Но это быстро мне надоело. Меня мучило какое-то тяжелое чувство. Все казалось скучным, все приелось. Казалось бессмысленным и глупым просто так гонять мяч. И я ушел от мальчишек домой.