Гракх Бабёф и заговор «равных»

Бросив клич к народным публицистам во втором номере, Бабёф объявил, что отныне его газета будет делиться на две части и первую из них, озаглавленную «Температура общественного мнения», он полностью отведет под письма читателей{71}. Однако содержание следующих номеров несколько отличалось от того, что можно было ожидать после такого заявления.

Третий номер действительно открывался заголовком «Температура общественного мнения», после чего шли пространные рассуждения Бабёфа о безуспешности происков врагов народа и о множестве прекрасных писем, присланных в ответ на его призыв. Тем не менее опубликовано было лишь одно из них под заголовком «Рассмотрение вопроса о том, совместима ли свобода печати с революционным правительством». Любопытно, что от редакторского текста письмо отделено лишь кавычками: при беглом просмотре оно не воспринимается как нечто отличное от тех абзацев, что были написаны самим Бабёфом. Нет ни слова и об авторстве этого послания{72}.

Четвертый номер тоже открывался вышеупомянутым заголовком, казалось, предвосхищающим публикацию писем с мест, однако на деле вниманию читателей не было предложено ни одного из них. Всю рубрику на сей раз занимал монолог самого Бабёфа, а «глас народа» звучал лишь в пересказе редактора: «Я очень доволен тем, что придумал “почтовый ящик для истин”. Он доставляет мне столько материалов, что я испытываю только затруднение в выборе, и моя газета в первой части оказывается готова сама собой»{73}. Заявление довольно странное, если учесть, что писем от читателей в номере нет вообще.

Впрочем, вторая половина четвертого номера, озаглавленная «Раздумья мыслителя о свободе печати», начинается словами: «Я пользуюсь приглашением, содержащимся в твоем 2-м номере...» и т. д.{74}, из чего можно заключить, что это, очевидно, письмо одного из читателей. Но чье именно? Фамилии автора редактор снова не указал: в конце письма, совпадающем с окончанием всего номера, стоит обычное «К. Бабёф». Эти «Раздумья мыслителя» будут с перерывами публиковаться на протяжении нескольких последующих номеров, пока не завершатся в девятом. Но и здесь имени автора письма не указано: если, конечно, это на самом деле письмо.

Что касается рубрики «Температура общественного мнения», то в пятом и шестом номерах в ней вновь помещены тексты самого Бабёфа, а начиная с седьмого номера она и вовсе исчезает.

Первое подписанное письмо в редакцию появилось только в восьмом номере, и принадлежало оно перу некоего Ведере{75}. Далее мы еще вернемся к этому корреспонденту

В № 12 вновь было опубликовано письмо без указания автора. Комментаторы русского издания этого текста предположили, что эпистолярная форма служила лишь художественным оформлением очередной заметки самого Бабёфа{76}. Гипотеза не лишена оснований: такие подозрения закрадываются и при ознакомлении со многими другими безымянными письмами, опубликованными в «Газете свободы печати». Следующий аналогичный текст, тоже неподписанный и разделенный на части несколькими подзаголовками, появился в № 14: здесь непонятно даже, идет ли речь об одном письме или о нескольких, опубликованных подряд друг за другом{77}.

Чем объяснить столь небрежное отношение к «авторским правам»? Вероятно, самим замыслом газеты и тем, что понимал Бабёф под общественным мнением. Он, очевидно, просто не видел никакой разницы между собственными текстами и текстами своих единомышленников из числа читателей, поскольку в рамках его представлений о единой народной воле авторство той или иной заметки не имело особенного значения: достаточно было того, что ее написал патриот-республиканец. Вероятно, такими же соображениями руководствовались и те его многочисленные читатели, кто либо не подписывал своих посланий Бабёфу, либо подписывался одной-двумя буквами, либо прямо оговаривал, что полностью уступает редактору права на свое сочинение.

Не исключено также, что малое количество опубликованных Бабёфом писем, особенно в первых номерах, обусловлено низким литературным качеством, а то и просто элементарной безграмотностью присылавшихся ему текстов, либо вторичностью содержавшейся в них информации. Во всяком случае, на эту мысль наводит знакомство с теми из писем читателей Бабёфа, что хранятся ныне в РГАСПИ. Логично предположить, что в силу ограниченного размера издания и не слишком высокой информативности большинства посланий, Бабёф предпочитал давать просто краткое резюме настроений, выраженных в общем массиве писем.

Как соотносились мировоззрение Бабёфа и идеи его читателей? Меняла ли приходившая в газету корреспонденция его собственные взгляды, в частности, на феномен общественного мнения?