Графоманы не плачут

Что ж, Диму это только порадовало. Совершенно не хотелось видеть сейчас горланящую толпу, а ещё хуже – столкнуться с кем-то из знакомых. Он не встретил и десятка прохожих, пока шёл от дома до завода, да и среди них лишь один произвёл впечатление спешащего по делам человека, остальные же явно лишь праздно шатались по улице, не найдя лучшего способа убить оставшееся время.

Почему бы и нет? – подумал Дима. – Чем такой способ хуже других? Вообще, что сейчас лучше, а что хуже, когда до конца света осталось каких-то жалких восемь часов? Зачем вот, например, мне понадобилось тащиться сюда сквозь метель, которую никто не ждал в середине весны? Видно, вся природа гневается и готовится к неминуемому концу. – Он с некоторой злостью толкнул металлическую калитку на проходной, и та жалостливо скрипнула в ответ.

– Кто это? – тут же отозвался на скрип старческий голос из сторожки.

Ого! А ведь дядя Вова здесь, кто бы мог подумать…

Дима подошёл к окну, прижался к нему лбом, пытаясь в темноте небольшой комнатушки разглядеть говорившего.

– Дядя Вова, это я, Дима Беренков.

Старик наконец нашарил свои очки, нацепил их на нос и всё равно подслеповато поглядел сквозь стекло на неожиданного посетителя.

– А… ты, Дима… Чего ж ты пришёл, завод ведь не работает. – Даже не дожидаясь ответа, дядя Вова махнул рукой: – Ай, заходи, раз уж здесь.

Дима открыл дверь и окунулся в теплоту уютной сторожки.

– Да знаю я, дядя Вова, знаю. Но и дома сидеть не могу, – запоздало ответил он. – Может, я и сам не знаю, зачем пришёл, – тихо добавил он себе под нос, а затем вновь обратился к старику. – Вы вот тоже здесь, как погляжу. – Он без приглашения уселся на свободный стул и протянул онемевшие руки к радиатору, с завистью покосившись на металлическую кружку, от которой так и веяло жаром и ароматом только что заваренного чая.

– Здесь, здесь, – прошамкал старик, роясь в ящике стола. – Куда мне деться-то? Конец света, не конец, а привык я уж тут сидеть, что поделаешь… О! – Он наконец нашёл то, что искал, и поставил на стол вторую металлическую кружку. – Чай будешь? Я тут про запас заварил, как знал, что кто-нибудь заглянет на огонёк.

– Не откажусь.

Дядя Вова, не жалея, налил заварки с полкружки, а затем долил кипятком из небольшого чайничка.

Минут пять они молча смаковали чай, думая каждый о своём. Затем сторож нарушил молчание:

– Вот скажи мне, Дима, почему так получается? Столько лет жили, верили в своё правое дело, а потом – бац! Не в то верили, оказывается. Зря царя скинули, зря от Бога отреклись! Может, потому и пропадаем сейчас, что тогда отреклись, а теперь вновь уверовать не смогли?

– Почему же не смогли? – Дима развалился на стуле, как на мягком кресле, быстро разомлев с холода от горячего. – Да в эту минуту, поди, почти каждый либо в храме Божьем, либо дома перед иконой сидит. Все веруют. Даже, вон, президент давеча по телевизору покаяться призывал, чтобы чистыми пред Богом предстать.

– Так-то оно так, – вздохнул сторож. – Да не так. Не от веры туда идём, а от страха. Боятся люди, что в ад этот чёртовый попадут, вот и бросились грехи замаливать, думают, прибежали сейчас в храм, пожертвовали ненужные уже деньги на Божьи дела, ударились лбом перед иконой – и всё, Господь уже простил их. А если же он и есть, Господь, то маловато этого будет, я так думаю. По мне, живи ты по совести всю жизнь, и в церковь можешь не идти. А если ж кутил, Бога в себе не чуял, то и сейчас тебе он не поможет, как ни крутись.

– Вот уж не знал, что ты в Бога уверовал на старости лет, – удивился Дима.

– А я и не уверовал, – возмутился старик. – Нет, я тебе так скажу: коли Бог и есть, то он вот здесь сидит, – он ткнул себя кулаком в грудь, – здесь, и только здесь. Совесть твоя – вот и есть Бог! Един во всех лицах! Потому и не поможет это всё… – он указал через окно на огромный плакат на торце заводского корпуса, уже порядком примелькавшийся за последние полгода.

«А ты искупил свои грехи?!» – вещала надпись на нём. А нарисованный священник очень сильно напоминал Диме солдата-красноармейца, который во время войны точно так же вопрошал со стен: «А ты записался добровольцем?» Та же вытянутая рука с указующим пальцем, тот же взгляд, от которого невозможно уйти, прожигающий тебя насквозь…

– Показуха всё это… – тихо проговорил дядя Вова и одним глотком допил свой чай, заставив Диму задуматься, а не добавил ли туда старик чего для крепости.

6 часов до

Лариса чуть не обожглась, когда сын вдруг дёрнул её сзади за халат.

– Ой ты, Господи! – вскрикнула она, отпрыгивая от плиты.

Дениска упал и сразу же заплакал.

– Ну, успокойся, сыночек, – Лариса склонилась над малышом, обняла его и погладила по голове. – Извини, малыш, мама не хотела. – И когда всхлипывания стали тише, строго добавила: – Но и ты больше не пугай так маму, хорошо?

Малыш кивнул и уткнулся лицом в халат, обняв Ларису своими маленькими ручками. Она прижала его покрепче к себе и снова ласково спросила:

– Ну, что ты хотел, малыш?

Дениска всхлипнул ещё раз, скорее для приличия, чем от боли, и немного обиженным, но требовательным тоном сказал: