Граф М.Т. Лорис-Меликов и его современники

Александр III назначил заседание Совета министров на 8 марта. Резолюция его на проекте вполне могла успокоить Лорис-Меликова: «Проект составлен очень хорошо»⁴⁷⁹. Во всяком случае, к решающему этому заседанию Михаил Тариелович плохо подготовился, а между тем его противники времени не теряли. Государственный секретарь Е.А. Перетц еще в феврале 1881 г. заметил, что «против Лориса большая оппозиция в высших кругах»⁴⁸⁰. Тогда, в пору всесилия диктатора, эта оппозиция была скрытой, затаившейся; с появлением нового самодержца она оживилась: консервативный настрой Александра Александровича многим был известен. Огромную активность развил К.П. Победоносцев. Исследователи, писавшие о правительственном кризисе конца 1870-х — начала 1880-х гг. (Ю.В. Готье, П.А. Зайонч-ковский, С.Л. Эвенчик, М.И. Хейфец), отмечают его особую роль в послемартовский период и растущее воздействие на царя. Уже 2 марта он пишет новому императору: «Вам достается Россия смятенная, расшатанная, сбитая с толку, жаждущая, чтобы ее повели твердою рукою, чтобы правящая власть видела ясно и знала твердо, чего она хочет и чего не хочет и не допустит никак»⁴⁸¹. Так писать можно было, только не сомневаясь в единомыслии. Чувствуется, что Константин Петрович неоднократно беседовал с Александром Александровичем о «расшатанной и сбитой с толку» стране в период правления Лорис-Меликова. В первые дни марта обер-прокурор Синода переходит к решительной атаке на недавнего диктатора под собственным девизом: '«время не терпит» — «или теперь спасать Россию, или никогда», своеобразно повторив дилемму революционеров. 6 марта одновременно с представленным Лорис-Меликовым проектом сообщения в печать о готовящихся переменах Александр III получает и письмо Победо-

носцева: «Не оставляйте графа Лорис-Меликова. Я не верю ему. Он «фокусник» и может еще играть в двойную игру. Если Вы отдадите себя в руки ему, он приведет Вас и Россию к гибели». Константин Петрович призывает к безотлагательной перемене политического курса: «Новую политику надо заявить немедленно и решительно. Надобно покончить разом, именно теперь, все разговоры о свободе печати, о своеволии сходок, о представительном собрании»⁴⁸².

Призывы обер-прокурора падали на благоприятную, им же в свое время вспаханную почву, находя живой отклик в душе нового царя. Еще будучи наставником наследника, Константин Петрович не уставал внушать ему, что самодержавие — единственно возможная форма правления для России, предостерегая, что настанет момент, когда льстивые люди «станут уверять Вас, что стоит лишь дать русскому государству конституцию на западный манер — все пойдет гладко и разумно и власть может совсем успокоиться. Это ложь и не дай Боже истинному русскому человеку дожить до того дня, когда ложь эта может осуществиться»⁴⁸³. И вот такой день настал: проект Лорис-Ме-ликова, который обер-прокурор Синода иначе как лживым не называл, ощущая исходящую от него опасность конституции, казалось, близился к осуществлению.

Лорис-Меликов как будто угрозы, нависшей над ним и его планами, не ощущал. По-видимому, всевластие оказало на него расслабляющее воздействие: привыкший к могуществу, считавший себя под защитой своей популярности, веривший в силу и связи либеральной группировки, он явно недооценивал возможности противников и не составил достаточно точного представления о позиции царя. Явивший себя во многом политиком нового типа для империи, Лорис-Меликов оказался слишком прочно многими узами связан с системой, которую взялся реформировать, со стереотипами ее идеологии и политики.

Характерной чертой общественно-политической жизни пореформенной России оставалась патриархальность — персонификация отношений в политике, ставка не на учреждения и законы, а на личность. Если Лорис-Меликов был гарантом успеха преобразований в глазах общества, то сам он воспринимал гарантом проведения их в жизнь императора. Как уже говорилось, неограниченная власть диктатора основывалась на особом доверии к нему царя, на его личном влиянии на Александра II. С приходом нового императора Лорис-Меликов вновь делает ставку именно на него. Борьба за свой проект поначалу отождествляется им, по сути, с борьбой за влияние на Александра III. Он помнил, как восторженно еще недавно воспринимал наследник деятельность начальника Верховной распорядительной комиссии. Догадывался граф и о том, что в последние месяцы отношение к нему Александра Александровича было явно недоброжелательным. Однако Михаил Тариелович знал: наследник никогда не пошел бы против воли отца, и потому не очень тревожился его нерасположением к себе и своим планам. После 1 марта завоевание доверия Александра III, за обретение влияния на него становится первоочередной задачей министра. Этим определились его меры в области печати, которые на первый взгляд кажутся необъяснимыми.