Граф М.Т. Лорис-Меликов и его современники

Велико было ликование наших легальных собратов по газетному делу при назначении графа субалтерн-императором. Все знают цену подобных ликований. Как ни жестко относятся к нам наши собраты, но мы всегда готовы войти в их положение и признать, что им, вы-нркденным кланяться «собаке дворника, чтоб ласкова была», нельзя было не ликовать при назначении диктатора, кто бы он ни был. На этот раз, однако, ликование было довольно понятно. Графу предшествовала смутная репутация умного и либерального человека, и сам он, с первого же дня своего диктаторства, стал мягко и любезно пошевеливать лисьим хвостом. Прокламация к жителям столицы¹, призыв представителей города в комиссию², интимные беседы с журналистами, правительственное сообщение о пересмотре дел административно-ссыльных — такова казовая сторона первого периода диктатуры графа Лорис-Меликова. Каждый из этих взмахов лисьего хвоста приветствовался не только сам по себе, но и как задаток какого-то огромного подарка, который благородный граф сделает благодарной России. Чьи-то услужливые языки и перья муссировали каждое из этих событий, удесятерили их фактическое и принципиальное значение, — Россия была накануне золотого века. Независимо от газетных восторгов, нам приходилось слышать, как старые, седые практики выражали полную уверенность в том, что петербургские думцы станут постоянными членами верховной комиссии, что в нее войдут представители других городов, земств, сословий. Мы слышали фантастические рассказы о тысячах, чуть ли даже не десятках тысяч ссыльных, возвращенных семье, отечеству, науке. Мы слышали серьезные уверения, что III Отд. собст. его величества канцелярии уничтожается. Открытая реакция, нагло жестокая и безумно кровожадная, опечалилась. Она опустила бы голову егце ниже, если бы граф с первого шага не показал, что у него есть не только лисий хвост, а также и волчий рот. Мы разумеем казнь Млодецкого.

Наиболее выдающийся факт второго периода диктатуры графа Лорис-Меликова есть низвержение графа Толстого. Отставка этого министра народного помрачения есть действительная заслуга диктатора. Но, радуясь этой несомненно всероссийской радости, а также таким, пока еще сомнительным радостям, как назначение Сабурова, Абазы, Маркова, Бунге³, надо помнить, что все это только изменения в составе населения бюрократического Ноева ковчега. Новый министр, новые товарищи министра, новый начальник главного управления по делам печати еще не успели определиться. Но положим, что в ковчеге русской бюрократии, как и в библейском Ноевом ковчеге, чистых животных по семи пар, а нечистых только по две. Мы готовы этому радоваться вместе с легальной журналистикой и со всем русским обществом. Приятно видеть, что попечительское правительство дает нам хороших начальников взамен дурных. Но взмахи лисьего хвоста не это обещали, не паллиативы в виде хорошего начальства. А из-за них забыты все обещания первого периода диктатуры.

Типический азиатский дипломат, граф умеет товар лицом показать. С треском и громом явилась прокламация к жителям столицы, а за кулисами обещанное в ней обращение к содействию общества свелось к нулю. Кимвалы и тимпаны возвестили приглашение представителей города Петербурга в верховную комиссию, а на деле они не были там ни одного раза. Отставке Дрентельна был придан характер сокращения деятельности, если не уничтожения III Отделения, а на деле оно продолжает свою гнусную деятельность в усиленных размерах.

Того требует азиатская натура и азиатские привычки графа. Еще будучи начальником Терской области, он занимался насаждением шпионства, то же продолжал делать в Харькове, то же делает в Петербурге. Мы имеем довольно достоверные сведения, что кроме обыкновенных агентов III Отд., шпионством, под видом прислушивания к общественному мнению, занимаются и некоторые русские литераторы, даже довольно видные, и попы, посещающие Дом Предварительного Заключения. Еще больший гром, чем отставка шефа жандармов, произвело правительственное сообщение о пересмотре дел административно-ссыльных. Мы знаем, что князь Имеретинский⁴ объезжал некоторые тюрьмы и бегло расспрашивал содержащихся там в ожидании отправки на место административной ссылки. Но если этот объезд и даст какие-нибудь результаты, то до сих пор их не видно, а видно совсем другое. Видно, что как раз в момент правительственного сообщения из Петербурга происходили усиленные высылки на место родины, в Сибирь, в захолустья Европейской России.

(По сведениям «Голоса», от 4 июня, в Восточную Сибирь проследовало 64 человека политических ссыльных, из которых 23 — административных. По нашим сведениям, в Москве на 14 июля была собрана новая партия в 83 человека политических ссыльных, из которых административных свыше 30 человек.)