Град Ярославль

Сошла по лесенке в жилые покои, норовя глянуть на «чудо-печку», но работника не месте не оказалось.

«Никак на дворе глину месит».

Но у творила копошился лишь один дворовый Филатка, долговязый увалень в длинной пестрядиной рубахе с косым воротом.

— А где печник?

— Печник? — растерянно захлопал выкаченными глазами Филатка. — Дык, по делам отошел.

— По каким это делам?

— Дык…

— А-а! — сердито отмахнулась Серафима Осиповна и торопко зашагала в сад. Дурное предчувствие не обмануло ее. Из самой гущи вишняка донеслись возбужденные, сладкоголосые слова Васенки:

— Любый ты мой…Желанный…

Серафима Осиповна задохнулась от негодования, когда увидела, как ее «дитятко», тесно прижавшись к печнику, осыпает его лицо жаркими поцелуями.

— Непотребники!

Сломала ветку и остервенело принялась хлестать оторопевшую парочку. Первушку перехватил ее руку, опустился на колени и возбужденно, сбивчиво произнес:

— Прости, Серафима Осиповна… Люба мне Васёнка… Сватов зашлю.

— Ступай в дом, негодница! А с тобой, нечестивец, будет Аким Поликарпыч толковать. Он покажет тебе сватов!

…………………………………………………

Томительная, гнетущая тишина застыла в доме стрелецкого сотника. Серафима Осиповна стояла на коленях перед киотом и неутешно плакала. В дом пришла беда. Дочь вышла из родительского послушания и совершила тяжкий грех, войдя в прелюбы с работником купца Светешникова. Срам-то, какой, пресвятая Богородица! Отец узнает — усмерть убьет. Крут на расправу, и не поглядит что дочь… С Земским старостой по рукам ударили. Быть Васёнке за Дмитрием Лыткиным. Знатный жених! Наследник Василия Юрьича. Жить бы да радоваться и внуков пестовать. И вдруг Васёнка на какого-то печника польстилась. Совсем сдурела. Ума-то еще — кот наплакал. Велик ли разум в шестнадцать лет? Надо из нее всю прихоть выбить, а печника со двора прогнать. Духу чтобы его не было! Да еще наказать, дабы неповадно было на чужих невест засматриваться… Наказать. А что как слух по всему Ярославлю пойдет? До Василия Лыткина добежит. Тогда беды не избыть. Кому такая невеста нужна, коя с первым же попавшим парнем по кустам шастает? Ох, горюшко-то, какое, пресвятая Богородица!

Навзрыд заплакала Серафима Осиповна. Грянулась на лавку и запричитала. На плач приспела Матрена. Долго ничего не могла понять, пока хозяйка, горестно раскачиваясь всем телом, не молвила:

— Напасть в дом припожаловала, Матрена. Хоть головой в омут.

— Господь с тобой, Осиповна! — перепугалась мамка. Охнула, осенила себя крестным знамением.

— Да что хоть содеялось?

— Супругу своему страшусь изречь, а тебе поведаю.

После рассказа обе заголосили, но мамка вскоре затихла, призадумалась, а затем рассудила:

— Не сокрушайся, Осиповна, все еще можно поправить. На девичьи причуды не напасешься. С Васёнкой надо потолковать ладком да мирком, вот она и образумится. Не пойдет же она супротив родительской воли. Акиму же Поликарпычу пока сказывать ничего не надо. И лиходей-печник пусть работу доделывает. Но с ним надо повести особый разговор. Ты уж приструни его, как следует.

— Ой, спасибо тебе, Матрена. Неглупая ты у нас, пожалуй, так и поступлю.

Не час, и не два толковала Серафима Осиповна с Васенкой. Та покорно слушала, всхлипывала и кивала головой, а на душе ее было горестно. Мать права: не должна она родителям доставлять беду, никак не должна ослушаться, но Первушку из сердца не выкинешь. Уж так он ей приглянулся! Но, знать, не судьба им быть вместе. Какое же это несчастье!

— Все уразумела, доченька?

— Уразумела, маменька, — утирая слезы шелковым платочком, молвила Васёнка.

— Вот и славно, доченька. Успокойся и займись издельем. Девичьи слезы — роса: взойдет солнце и обсушит. Все-то в жизни переменчиво. Вернутся к тебе и радости, и веселье. Ты ведь у нас для счастья рождена, дитятко мое ненаглядное.

Серафима Осиповна поцеловала дочку, а затем, утихомирившись, пошла к печнику. Спускалась по скрипучей лесенке и ведала: несладки будут пересуды. Печник-то, никак, с норовом, не шибко сговорчивый, но руки у него золотые. Все-то искусно изладил: и опечье, и припечек, и голбец, и под, и свод, и шесток с загнеткой, и чело с устьем. Супруг похвалил:

— Ловок же ты, парень. Неуж моя печь будет, как у князя Пожарского?

— Постараюсь, Аким Поликарпыч. Правда, чуток по-своему сотворю. Оборотов для тяги прибавлю.

— И что это даст?

— Тепла будет больше, а дров понадобится меньше.

— Бог тебе в помощь…

Серафима Осиповна молча опустилась на лавку, прикрытою рогожей, а Первушка, стараясь скрыть возникшую тревогу на сердце, обмазал очередной кирпич раствором, приложил его к остову кожуха, легонько подравнял деревянным ручником, и только после этого повернулся к хозяйке.

— Доброго здоровья, Серафима Осиповна.

— Уж, какое там здоровье, милок. Душа не на месте… Ты, когда печь поставишь?

— Сия печь не простая, спеха не любит. Дней через пять можно опробовать.

— Через пять? Надо бы в три дня уложиться, милок. Пораньше встанешь, попозже уйдешь.

— Да я и так, кажись, баклуши не бью.

— В три дня управься, милок. Приступай с первыми петухами, коль беду хочешь избыть.