Готы

Кстати говоря, ставшее неким «общим местом» прочно устоявшееся представление об Аларихе как о вестготском «безупречном молодом герое», с юных лет озаренном аурой грядущего царственного могущества и полководческой славы, нуждается, на наш взгляд, в трезвой и критической переоценке. «Безупречному» готскому герою не раз приходилось прибегать ко всяческим обманным маневрам, хитростям и уловкам, вести переговоры, торговаться. Да и не был Аларих в пору своей славы так уж молод. Ни один источник не сообщает нам дату рождения Алариха. Из поэмы Клавдиана нам известно лишь, что Аларих родился на острове Певка в устье Истра-Данувия. В 376 г. его народ, перейдя римскую границу, двинулся на юг. В то время Аларих был еще отроком. В 379 г. он уже принимал участие в битвах, значит, достиг уже, как минимум, 16-летнего возраста или, скорее, 18-летнего, ибо о его участии в битвах уже достаточно широко известно (значит, он должен был к тому времени составить себе имя, прославиться как доблестный, «знатный», т. е. «известный», боец). Следовательно, он должен был родиться примерно в 360 г. по Р. Х., и, соответственно, в кровавые годы битв при Полленции и Вероне Аларих был «не мальчиком, но мужем», разменявшим пятый десяток, полным сил и энергии готским воином 42–43 лет от роду, – не «молодым героем», а умудренным опытом, закаленным в боях и многотрудных походах зрелым мужем.

На вопрос, почему Аларих все время стремился на Запад, хотя в Константинополе сидел на троне столь же слабый император (причем не поддерживаемый искусным регентом и полководцем, вроде Стилихона), невозможно дать исчерпывающего ответа, не учитывая двух обстоятельств: во-первых, упомянутых выше интриг Евтропия, все время старавшегося перенаправить готов с Востока на Запад; во-вторых, присутствия на всем пространстве юго-восточной Европы между Истром и Босфором новой, чрезвычайно динамичной силы – гуннов, вторгшихся туда в 375 г. Как ранее готы, гунны поначалу были вполне довольны своей ролью римских «федератов». Подавлять по приказу римских властей восстания и мятежи в разных частях империи, изучать под руководством опытных римских полководцев римское военное искусство да еще и получать за это жалованье и часть добычи – все это было гораздо лучше, чем воевать с римскими легионами. Аналогичным трезвым подходом руководствовался и Аларих, не видевший смысла в том, чтобы воевать на территории Второго Рима с «дикими» гуннами или с «цивилизованными» гуннами на римской службе, с которых взять было нечего, особенно с учетом тяжелых потерь, нанесенных гуннами остготам. Война всегда – рискованное дело, но прежде всего предприятие с целью захвата добычи. Добычу же в охваченной перманентными смутами и волнениями римской Европе Аларих мог получить без особого риска лишь в италийских и галльских городах Западной империи.

Вот в чем был, по мнению ряда историков, например Германа Шрайбера, его мотив (или один из мотивов в целом клубке мотивов, который нам вряд ли сегодня удастся распутать). Честолюбивое стремление захватить Первый Рим, раскинувшийся на Тибре, войти в историю покорителем Вечного Города, главы мира, давшей свое название всему миру, по трезвом размышлении, вряд ли было главным побуждением зрелого Алариха, хотя, возможно, в юности он мечтал именно об этом[442]. Да и его мечта о создании великой германской державы, великого царства, столь часто приписываемая героям Великого переселения народов не только авторами исторических романов XIX – XX вв., представляется весьма сомнительной. Ибо об Аларихе можно сказать лишь одно: царство его было очень даже «от мира сего». Он думал не об абстрактных, а об очень конкретных вещах и прежде всего о добыче и хлебе. Готы, долгое время ведшие оседлую жизнь, в ходе своих дальних странствий опять стали наполовину кочевниками. Наблюдая за жизнью в умиротворенной римлянами и так долго пользовавшейся благами «пакс романа» части света под названием Европа, готы усвоили горький урок: войной можно жить лучше, чем полеводством, а трудолюбивые народы постоянно становятся жертвой народов воинственных. В таких условиях и с учетом такого опыта воинственный и мужественный народ готских странников вряд ли мог (или хотел) основать прочное государство.

«Его (Алариха. – В.А.) политика была направлена не на основание германского царства; напротив, он стремился стать, в рамках существующих условий, военачальником (на римской службе. – В.А.) в Восточной, а впоследствии – в Западной империи и обеспечить своим войскам землю и пропитание» (Дювель).

Нисколько не пытаясь идеализировать этого сурового воина, в данной связи необходимо подчеркнуть, что Аларих действовал трезво, разумно и целесообразно. И менее эмоционально, чем Стилихон, а впоследствии – царь гуннов Аттила и царь вандалов Гейзерих. А под властью завоевателей, в чьих действиях отсутствует эмоциональный момент, завоеванные ими земли и их покоренное население страдают, несомненно, меньше.