Среди осажденных, с тоской взиравших со стен епископской резиденции на северо-восток, в тревоге дожидаясь прихода к ним на выручку
Клавдиан заслужил благосклонность грозного вандала, блестяще обосновав в панегирике притязания Стилихона на опекунство над обоими равно бессильными римскими императорами – Гонорием и Аркадием. С этого времени до самой смерти Клавдиан занимал видную и хлебную, хотя и опасную должность придворного поэта, исправно выступая пропагандистом политики Стилихона. Им были написаны панегирики на III, IV и VI консульства императора Гонория, панегирик на первое консульство Стилихона (в трех книгах!), самое объемное произведение поэта, а также две инвективы на врагов Стилихона на Востоке империи – Руфина («Против Руфина», две книги) и Евтропия («Против Евтропия», две книги). Кроме того, Клавдиану принадлежат поэмы «Гильдонова война» (о борьбе с Гильдоном) и «Война Поллентская, или Готская» («Поллентская, или Гетская, война») – о борьбе Стилихона с Аларихом на территорнии Италии в 402–403 гг.
В «Поллент(ий)ской войне» (в которой, как это ни странно, вообще не упоминаются ни единым словом ни Господь Бог Иисус Христос, ни, соответственно, молитвы, возносимые Ему римским православным духовенством с просьбой даровать римскому кафолическому воинству одоление на «варваров»-ариан) Клавдиан достаточно прозрачно намекает на то, что за Западным походом Алариха на Ветхий Рим стоит Рим Новый, и вообще служит нам единственным источником многих других сведений о том времени. Хотя после гибели своего покровителя патриция Стилихона Клавдиан не постеснялся клеветать на человека, которому был обязан доходной должностью нотария и женитьбой на богатой римлянке, и потому Клавдиан смотрится в окружавшем его кровавом хаосе интриганов, героев, святых и грабителей всего лишь как жалкая и мелкая фигура. Ведь те времена, в которые Гомер воспевал войну, Тиртей – героическую смерть в бою, Вергилий – доблестных и благочестивых предков римского народа, короче, великие времена, порождавшие столь же великих поэтов, безвозвратно миновали. Как это ни печально.
Правда, Аларих и Стилихон вели себя так, как будто бы не желали (или не могли) с этим смириться. В то время как паннонский разбойничий союз совершенно верно оценил весь масштаб личности Стилихона, незамедлительно вступил с ним в переговоры и даже предоставил ему наемные отряды для войны с Аларихом, готский царь-воевода вел себя, как новый хозяин Италии, и передвигался по ней, как будто никакого Стилихона не было. Впрочем, и Стилихон не торопил события, дожидаясь подхода свежих войск из Галлии и даже из Британии, чтобы на этот раз больше не рисковать, добиться уничтожения Алариха, «окончательного решения готского вопроса», после чего уже всерьез заняться и Константинополем.
Но молодой готский владыка, спсобный учиться на собственных ошибках, накопил к тому времени достаточно опыта. Равнины Северной Италии было не сравнить с гористым Пелопоннесом, где Алариху не хватало свободы маневра. Дождавшись подкреплений, Стилихон двинулся на готов во главе огромного, хорошо вооруженного войска. Но Аларих сумел ускользнуть от него в Лигурию. Он явно не желал возвращаться в эпирскую горную глушь.
Стилихону пришлось продолжать маневрировать, играя в «кошки-мышки» с «федератами», превратившимися в ренегатов, зорко следя за готами, ибо те могли совершить бросок в южном направлении, на Рим, и с Тирренского побережья. Красивые города, столь любимые сегодняшними туристами-отпускниками всего мира, – Портофино или Рапалло – в те времена были еще мелкими рыбацкими селениями. Но, если бы подвижные готские отряды вторглись в глубь италийского «сапога», это повредило бы престижу, репутации Стилихона как великого стратега. Поэтому вандальский