Читаем Гостомысл полностью

Готлиб схватил кувшин с вином и стал его пить прямо из горлышка. Было видно, как жадно ходит его кадык. Слышалось бульканье в горле. Вино выплескивалось ручьями на лицо и грудь.

Он, наверно, выпил половину кувшина, когда вернул его на стол. Но теперь он был спокоен.

— Надо послать новое посольство, — сказал Готлиб, вытирая ладонью капли вина со щек.

— У нас и так мало людей, а это еще больше ослабит наши силы, — предостерег Харальд, ставя сапог рядом с кроватью.

— Если мы не получим помощь из Дании, десяток воинов все равно не будет иметь для нас значения, — сказал Готлиб и решительно приказал: — Посылай, как можно скорее нового посла.

— Твоя воля будет исполнена, конунг, — проговорил Харальд.

— Завтра отправляй! — приказал Готлиб.

Разговор был окончен.

В дверь заглянула служанка, обычно одевавшая конунга, но, заметив, что конунг занят разговором с Харальдом и, судя по красным лицам, этот разговор не был приятным, она скрылась опять за дверью: кому хочется попадать под горячую руку?

Готлибу пора было одеваться, но Харальд уходить не спешил.

— Что еще? — холодно спросил Готлиб.

— Хорошо бы нам поискать поддержки у местных бояр, — сказал Харальд.

Готлиб скривил губы в саркастической ухмылке и проговорил:

— После того как мы казнили их старшин?

— С местными старшинами мы и в самом деле перегнули палку, — согласился Харальд. — Но всегда есть и будут недовольные. И всегда смерть одних выгодна другим. А золото — лучший ключ ко всем сердцам.

— Заходи, девка! — громко позвал Готлиб служанку.

Служанка, плененная в земле франков молодая женщина с красной лентой в черных волосах, вошла в комнату. В одной руке у нее был кувшин с водой, в другой — таз.

— Сейчас, — сказал Готлиб.

Служанка поставила кувшин и таз на лавку.

Готлиб окончил разговор с Харальдом:

— Харальд, ты поищи людей, согласных нам помочь. А с золотом? Подумаем...

<p>Глава 74</p>

В награду за свое спасение Гостомысл объявил, что отныне варяжские купцы его гости и в его столице могут торговать беспошлинно.

Пока столицей словенского князя была Корела, и предприимчивые купцы на следующее же утро развернули палатки на торговой площади.

На продажу выставили товар, приобретенный у норманнов: золотые и серебряные изделия. В обмен с удовольствием брали меха: собольи, бобровые, беличьи.

Вскоре в Корелу потекло привлеченное богатым торгом местное население.

Пришел на нескольких стругах и князь карелов Вяйнемяйнен, с дочерью Кюллюкки, и дружиной во главе с воеводой Йовка-хайненом.

Князь Вяйнемяйнен по прибытии в Корелу поселился в своем дворце, днем с дочерью Кюллюкки сходил по торговым рядам.

Карельские женщины самостоятельны, даже сами ходят на охоту. Но девку одну отпускать в многолюдное место? Город не привычная тайга. Да еще накупит всякой дряни... Девки же, как сороки, бросаются на все блестящее.

А к вечеру князь Вяйнемяйнен с дочерью, воеводой и лучшим и мужьями дружины нанес визит словенскому князю.

Гостомысл, конечно, молод, но если карельские князья признавали верховенство словенских князей, и платили нетяжкую дань, то карельский князь и должен идти к князю словенскому, какого бы возраста тот не был.

Князь Вяйнемяйнен коренастый, крепкий и основательный, точно гриб боровик.

Белая борода сплетена в аккуратную косичку. Длинные усы висят, словно у сома.

Одет скромно: в кожаные штаны и куртку. Рубаха белая.

Не любил он яркой одежды, нет от нее никакого прока ни на охоте ни в бою. Только петухи любят яркие цвета, чтобы привлечь самок, но князь Вяйнемяйнен давно уже не юнец, — похоронил он трех жен, а новой и искать не хочет.

Но девка дело другое: ей бы одежду поярче, красные губы надуть, да вин и кушаний поизысканнее отпробовать, да веселья побольше.

Баловал князь дочку, потому что любил.

Гостомысл отметил, — дочь у карельского князя редкая красавица: роста среднего; лицо овальное, с гладкой кожей; глаза большие, оттенка морозного неба; губы полные, ярко красные; белоснежные волосы сплетены в толстую тугую косу, в косу вплетены красные ленты.

Красива карельская княжна, спору нет, только каким-то холодком от нее веет: прямо — снежная королева!

Воевода Йовкахайнен под стать своему князю: суров, крепок, — чисто медведь-годовик.

Гостомысл тоже проявил уважение к карельскому князю и со свитой воевод и бояр встретил карельского князя с почетом у крыльца.

Хотя карельский князь и данник словенскому князю, но Гостомысл прекрасно понимал, что в трудном положении, в котором он находится, нельзя терять друзей, тем более глупой кичливостью.

После обычной процедуры приветствия, расцеловавшись с карельским князем, Гостомысл пригласил его в горницу, где был накрыт богатый стол для пира, а бояре и старшины дожидались гостей.

Для этого случая бояре и старшины разоделись: бобровые шапки, шелковые яркие рубахи, кафтаны из тонкой шерсти, сафьяновые остроносые сапоги.

Пока поднимались на крыльцо, карельский князь выразил соболезнование по поводу смерти отца Гостомысл а.

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история в романах

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Шекспир
Шекспир

Имя гениального английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616) известно всему миру, а влияние его творчества на развитие европейской культуры вообще и драматургии в частности — несомненно. И все же спустя почти четыре столетия личность Шекспира остается загадкой и для обывателей, и для историков.В новом романе молодой писательницы Виктории Балашовой сделана смелая попытка показать жизнь не великого драматурга, но обычного человека со всеми его страстями, слабостями, увлечениями и, конечно, любовью. Именно она вдохновляла Шекспира на создание его лучших творений. Ведь большую часть своих прекрасных сонетов он посвятил двум самым близким людям — графу Саутгемптону и его супруге Елизавете Верной. А бессмертная трагедия «Гамлет» была написана на смерть единственного сына Шекспира, Хемнета, умершего в детстве.

Виктория Викторовна Балашова

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза