Город

Доктор вы все же удивлены, почему смерть? В городе и нашем обществе ее нет, скажите вы. Согласен, мы создали утилизацию странный переход в стерильность, чего бояться? Двери, света ламп или вас сидящего в пустом кабинете. Может судьбы?

Судьба это есть намерение совершить действие-поступок, затем результат, в этой цепочке хочется исключить риск и случай. Это универсальный ответ, это не разрешимый вопрос, доктор, что такое судьба? Наша жизнь не столь запутана, у нас есть цель, она сведена к выполнению своей функции. Мы осмысленно совершаем действия, какой смысл ищут они, в своих неразумиях множа пороки?

Порок это увечье, которое мы излечили обыкновенной терапией. Добродетели лишены теперь слов, они это каждодневное полезное дело, судьба обращена в цель, путь которым ты идешь и так далее, а после круг замыкается, система становится рабочей.

Вы испытываете дискомфорт и недостаток, живя подобной отредактированной жизнью? Вы и не мыслите жизнь иначе, но эти выпившие люди с их спорами перед пропастью, неужели вы не чувствуете некую силу нами утерянную?

Странно, но в некоторых предложениях я угадываю нашу жизнь и черты этого города. Что скажете доктор? Продолжайте друг мой, это на самом деле интересно, думаю, в архивах ничего подобного нет. Доктор подал знак и сеанс продолжился.

Утопия причем не жизнеспособная, хотя о чем я? Все идеи, рожденные за века, здравые, фантастические да хромые, все они мертворожденные, прекрасные, но не живые.

Допустим, что в пределах города может быть воссоздан, вернее, построен псевдо рай. Покорные дети чадолюбивого города, их союз свят все эти вшитые заветы на генном уровне, но за пределами ваших башен из слоновой кости и кущей райских, бродят змеи-василиски, есть смерть, а вы как младенцы глупы и бесстрашны, вы порождены сказкой.

Стерильность ваша это тюрьма во всех смыслах, чужому не войти, вам не выйти. Медленное и бесконечное тление, самовоспроизводимое вырождение, завернутое в простыню стерильного бытия.

Изменить нашу природу не возможно, я это повторял и буду повторять, чтобы там не говорили все эти озаренно-просветленные, просто проснувшиеся поутру, или дурни под кайфом, безумцы без справки.

Бог и создал нас, чтобы мы доказывали невозможность его существования и верили, что он есть.

Город – жидкая бороденка прожевал это слово, поморщился, словно представил все наяву. Стерильное выбелено-выхолощенное общество так называемых людей без ошибок. Ты дурень братка, если хочешь оказаться там, сказка закончится и придет смерть.

Они выпили и опять принялись спорить, до точки отсчета оставалось тридцать календарных дней. Последние приготовления, нервозность и электричество в воздухе, а эти двое продолжали пить и спорить, говорили словно обсуждали концепцию или идею, в которой есть зерно. Что эти дни, только миг и они, понимая это, не желали попусту тратить время, размениваясь на слова прощания или приветствия. Каждого ждал свой космос, в котором для начала был свой хаос.

Назначенный день наступил, календарь больше не нужен. Последний день, что можно приукрасить, какой торжественности добавить? День лишен тех привычных узнаваемых черт, нет малышей с флажками и шарами, не увидеть седых почтенных старцев не услышать их речей. Этот момент, по сути с которого начинается новая эпоха, летоисчисление, это просто пауза. После все изменится, придут совсем иные герои из совершенно другого мира.

Спешат с приготовлениями люди в комбинезонах, это те не многие свидетели, которые ничего и никогда не расскажут. Они молча, без ропота встретят смерть и запустят время новой жизни. Даже им не дано увидеть целиком созданное детище, они фанатично верят в жизнестойкость этого, с тем же усердием исполняя возложенную на их плечи миссию. Последний день и календарь больше не нужен.

Стаканы опустели, вскоре их наполнит пепел и пыль. Обезлюдел шумный кабак, спор прекратился, настала пугающая тишина по обыкновению, как в кино нарушаемая внезапной стихией, а после все в тартарары. Было тихо и пусто, вязкие ощутимые секунды, ползущие ленивой гусеницей, пожирающей остаток времени, был слышен его скрип.

Громаднейшая сфера, ее гладкая поверхность искрилась в свете летнего солнца. Обыкновенный предмет, вот и все, что осталось после нас. Облака, казались крошечными клочками ваты на фоне этой громадины готовой сползти в океан, как-то тоже ставший на этом фоне крохотным и мелководным. Тишина уже добралась и сюда, даже у прибоя поубавилось грохота, ветер стих. Просто время остановилось, замерло, оцепенело, гусеница доела свой лист.

Вздрогнула линия горизонта, вскипела поднятой пылью, послышался гул переходящий в рев запущенной гигантской турбины. Вскоре горизонт пылал. Эта бесконечно глубокая синева ветхого мира исчезла в буйстве прожорливого пожарища. Тысячи запущенных ракет уничтожили прежнее небо, теперь оно жгло и ослепляло.