Горная долина

Жизнерадостность, которая ни на один день не покидала меня, была вызвана не только окружавшей красотой. Я испытывал чувство глубокого удовлетворения: я был вознагражден сверх всяких ожиданий и в работе, и в более глубоком, чисто личном плане. Хотя общество людей мне приятно, я не склонен к стадности и мне нелегко дается вежливое поверхностное общение с окружающими. Я опасался, что сдержанность, помешавшая мне обзавестись множеством друзей, окажется серьезнейшим препятствием, поскольку успех моей миссии зависел от того, смогу ли я установить с жителями деревни хорошие отношения. К тому же я не имел представления о том, чего они от меня ожидают и как мне следует вести себя с ними. Я не знал ни одного слова на их языке, а их жизнь была настолько же далека от всего мне знакомого, насколько далек от нас каменный век.

Первые несколько дней в Тофморе относятся к числу самых трудных в моей жизни, и даже несколько месяцев спустя меня нередко охватывало отчаяние. Однако постепенно я начал различать индивидуальные черты характера жителей деревни и соответственно вести себя. Трудно сказать, когда это произошло впервые (возможно, в тот вечер, когда, сидя рядом с одним человеком, я понял, что искал его общества не ради информации, а ради него самого), но так или иначе это открытие я считаю одним из самых важных в своей жизни.

Теперь я понимаю, что одно из преимуществ моей профессии в том, что она дает возможность испытать такие чувства к людям, чье мировоззрение и условия формирования кардинально отличались от моих. Многих жителей деревни я помню лучше, чем друзей, с которыми познакомился совсем недавно, и вспоминаю их имена без всякого усилия. Мало с кем чувствовал я себя так хорошо. И однако я не был и никогда не смог бы стать одним из них. Даже находясь среди них, я жил совсем иначе, чем они, и не рассчитывал на то, что многие глубоко волновавшие меня явления хоть сколько-нибудь их затронут. Глядя с огорода на протянувшуюся внизу деревню, я понимал, что мое эстетическое восприятие открывавшегося вида совершенно чуждо человеку, который стоял рядом, обняв меня за плечи; и хотя я мог научиться видеть его глазами, вряд ли он когда-либо будет видеть моими. Однако тяжесть его руки не становилась от этого менее приятной; нам не требовалось родиться в одной среде, чтобы стать друзьями. И надо сказать, что обычаи людей, среди которых я жил, не принуждали их подавлять в себе такие эмоции и держаться на расстоянии друг от друга.

Оглядываясь назад, я понимаю, что в Тофморе почти все время испытывал необычайный душевный подъем — иначе нельзя назвать состояние духа, когда уверенность в своих силах и открытие заново самого себя сочетаются с интересом к другим и с благодарностью за преподанные мне уроки терпимости.

Временами я переставал думать о работе и об окружавших меня людях. К концу дня мне иногда хотелось побыть одному, и я шел в луга неподалеку. Когда я, выйдя из-под пальм, попадал на открытую долину, свет ударял мне в лицо, вынуждая закрыть глаза. Когда я наконец открывал их, огромная долина казалась мне бурным морем с высокими валами, разбивающимися, как о мол, о южную цепь гор. Ничто не производило на меня такого сильного впечатления — даже зеленое молчание джунглей, где редкий птичий крик, как стрела, пронизывал тишину.

Залитый пульсирующим светом, я, как никогда, ясно представлял себе всю страну, второй в мире по величине (после Гренландии) остров и людей, которые живут на нем. Одни племена, разделенные барьерами языка, верований и нравов, заперты в отдаленных районах, которых можно достигнуть, лишь пройдя сквозь облака. Другие живут над морем, где воздух напоен запахом водорослей, и первое, что видит там, появившись на свет, младенец, — это движущиеся блики, отсветы морских волн на плетеных крышах и стенах домов. Долина напоминала также о вражде и подозрениях, увеличивавших расстояние между этими группами населения, — здесь, в долине, жители Тофморы и соседних деревень еще не так давно ходили в кровавые походы и через высокую траву подбирались с подветренной стороны к своим жертвам.

Все чаще и чаще я думал о людях, живших недалеко от Тофморы. Люди из Ибиаги не носили ничего, кроме набедренной повязки, и вели образ жизни, который в Тоф-море помнили лишь старики. Некоторые из них спускались с северных гор, чтобы торговать с гахуку. При их появлении собаки начинали лаять, и тогда более опытные и просвещенные из моих друзей бросали огороды и спешили взять под свое покровительство гостей, которые явно чувствовали себя не в своей тарелке.