Горм, сын Хёрдакнута

Пиршественный покой, одно из чудес дворца Лимен Мойридио, находился под землей. Его пол был выложен орнаментом из белого мрамора и серого гранита, высокие гранитные столбы, поддерживавшие свод, отделаны полосами стали и слегка просвечивавшим орлецом. В самом своде был прорезан ряд овальных окон, каждое из которых открывалось на тончайшей работы мозаику из смальты. Мозаики были освещены дневным светом, поступавшим вниз через сложное сочетание прямых, выпуклых, и вогнутых серебряных зеркал.

Когда Тира была поменьше, она иногда любила проводить время, лежа на прохладном, вымытом до блеска гранитно-мраморном полу и рассматривая окна, словно ведшие или в эон, предшествовавший нынешнему, или в эон, который еще не пришел. На каждом изображении присутствовало небо, видимое снизу, благостно голубое с белыми облачками. В одном окне, под небом было поле из огромных подсолнухов, склонявшихся по краю овала, и стая птиц. В другом, навстречу облакам гордо устремлялись ввысь башни замка, и над ними летели под широко распростертыми крыльями-парусами черные дромоны. С самого загадочного изображения, вниз смотрели, держась за руки и улыбаясь, молодой мужчина и молодая женщина в одеждах, плотно облегавших их атлетические формы. Магия или искусство, что несли пару по воздушному океану, остались тайной за пределами мозаики.

За одной из стен покоя шел проход в кухню, использовавшийся слугами. Двери между проходом и собственно покоем были сделаны из той же зеркально-мерцающей, тонкой, но совершенно неподвластной времени стали, что и отделка столбов. Что было неизвестно ни слугам, ни тем более вельможам, обедавшим в покое, так это наличие второго прохода за глухой стеной напротив. Каким-то чудом оптики, несколько пластин мрамора в отделке этой стены были прозрачными, причем только в одну сторону. Чуду оптики удачно соответствовало немного более понятное чудо акустики. Все, что говорилось в покое, было прекрасно слышно в проходе через каменные воздуховоды, проходившие под полом.

О скрытом проходе Тире рассказал молодой воин Йеро, чья служба была в основном связана с огнедышащим сифоном на борту одного из последних огнеметных кораблей багряной гегемонии. При дворе Йеро появлялся весьма редко, обычно сопровождая пресбеуса Плагго. Название весьма расплывчатой в смысле обязанностей, но очень уважаемой должности благообразного и несогбенного временем старца происходило из древних времен и одновременно обозначало «старик» и «посланник.» Правда, со сравнительно недавних пор, Йеро сам зачастил во дворец, находя прекрасно обоснованный повод для каждого посещения, обычно связанный с прагматическими материями, например, с закупкой канатов, смолы, и дров для сифонофора. Дела часто находили его в одном и том же покое с мегалеей, так что ему удавалось бросить на нее восторженный взгляд, а иногда и перемолвиться несколькими словами. Сказать, что Йеро влюбился в Тиру, было бы и слишком очевидно, и не совсем правильно. Скорее, он ее боготворил, при этом не делая из поклонения никакой тайны и находясь в полной уверенности, что и весь остальной мир должен следовать его примеру. Для Тиры, этот вялотекущий апофеоз[83] был не столько лестен, сколько слегка утомителен, но Йеро можно было многое простить за его охоту делиться отличным знанием катакомб. Последнее включало хитрость доступа к безупречно потрясающему лазу (в некоторых местах по нему можно было пробраться только на четвереньках), соединявшему дворцовые бани с маяком на острове у входа в залив Мойридио.