Горм, сын Хёрдакнута

– Ну что они к нам привязались! – несколько громче, чем надо бы, посетовал Горм, видимо, оглушенный взрывами. – Кнур, ставь волкомейку! Это не просто всадники, это Маэль Мурхад!

Точно, за головным всадником скакал знаменосец, с белым львом на красном полотне. Вернее, там полагалось быть льву, но с тем же успехом это могла быть белая торфяная собака или даже белый завечерский смрадень наподобие тех, о которых рассказывал совершенно неправдоподобные байки Лютов зять. Всадники были отменно снаряжены и скакали споро, на свежих конях.

– Кром! – конунг подобрал с земли копье, уроненное им после взрыва, и поскакал им наперерез.

Его пес с сожалением положил обслюнявленного ворона на землю и отправился в том же направлении. К удивлению Волчка и других ратников на плосковерхом холме, Маэль, знаменосец, и еще дюжины три конных резко повернули к западу и врубились в гущу воинов Коннахта, все еще занятых обменом ударами с пешими дружинниками, ранее перешедшими через мост. Горм описал дугу и подъехал к тому месту, где ушкуйники помогали Кнуру и Всемиле взгромоздить на рогулину, торчавшую из заднего борта тележки, тяжеленную бронзовую болванку, которой при отливке было придано крайне приблизительное сходство с волком, разинувшим пасть и поджавшим лапы.

– Маэлю ненависть к Брианнову роду взор заволокла, – объяснил конунг. – Говорят, он несколько лет назад в Одинову веру перешел за одно Йормунреково обещание помочь с его кровной местью. Может, неспроста Йормунреков отравитель Бард Кетильссон и Йоарра с ватагой извел.

Большая часть этой речи пролетела мимо ушей ушкуйников, следивших за боем на соседнем холме. Выехавшие из Свартильборга врубились в скопление Брианновых воинов и без особых трудностей преодолели две трети расстояния до шатра старого конунга Туад Хумайна, над которым сиял золотой солнечный лик. Дальше их дела пошли туже. Куча полуголых коннахтцев с раскрашенными лицами насела на знаменосца, стащила его с коня, и с дикими воплями и хрустом забила дубинами. Самого Маэля встретил старый конунг, метнув в того копье с несуразно длинным наконечником, больше похожее на совню. Оружие воткнулось конунгу Лейгана в щит и застряло, волочась по земле. Маэль Мурхад отбросил щит и пустил коня навстречу Брианну, конный против пешего, занося длинный тонкий меч и вопя что-то вроде: «Вальдр галга а бу! Фои Мьоре а бу! Балар мак Буарайне!»

– По-каковски это он? – некстати спросил Никовуша. – «Вальдр галга» я еще понимаю, «хозяин виселиц,» а остальное…

Его вопрос остался без ответа. Брианн с непокрытой головой, на которой ветер с юга развевал седые космы, обеими руками раскручивал в воздухе меч еще длиннее, чем Маэлев, с отблескивавшей на солнце золотой гардой. Еще миг, и конунги, о смертельной вражде чьих родов была сложена не одна песня, должны были схлестнуться в битве…

Рука Маэля дернулась вверх, его конь попытался замедлиться, присев на задние ноги и оставляя копытами борозды в почве, поросшей травой, на берегах Руирхефа даже зимой сохранявшей оттенок зеленого. Конунг Лейгана мешком выпал из седла с кривой и плохо оперенной стрелой, торчащей из правой глазницы.

– На самом жгучем месте! – Волчок в досаде хлопнул правой рукой по верхнему краю щита.

Глава 98

Лес, до времени скрывший силу, неожиданно пришедшую на помощь теснимому левому крылу танов, издали казался густым. Вблизи оказалось, что подлесок в помине не дает достаточно прикрытия, чтобы избавиться от целеустремленной погони. Впрочем, было похоже на то, что за Бродиром с Ваннена никто не гнался. Это только довершало его унижение.

Накануне боя, ярлу приснился мрачный сон. Коннахтская невольница, делившая с ним ложе в Свартильборге, то и дело принималась плакать, мешая спать, и Бродир наконец изгнал ее. Уже хорошо за полночь, он наконец забылся, но вместо спокойного восстанавливающего отдыха, кто-то ниспослал ему наваждение, крадущее уверенность и силы.

В видении, над кораблем Бродира раздался гром[189], и пошел дождь из кипящей крови. Ватажники прикрылись щитами, но все же многие получили ожоги и погибли. Со следующим раскатом грома, сложенные в кучи мечи выскочили из ножен, а секиры и копья взлетели в воздух и начали сражаться. Воинам вновь пришлось прикрываться щитами, и все же многие были ранены и убиты. С третьим громовым раскатом, на последних оставшихся в живых налетело воронье, и казалось, что клювы и когти у птиц железные. Когда смертоносное нападение пернатых закончилось, на залитом кровью и заваленном мертвыми телами дне драккара остался стоять один Бродир. Парус, с которого продолжала капать кровь, висел тряпкой, но корабль ускорялся навстречу низко стлавшимся над морем сгусткам тумана, над которыми поднималась тень с одним светившимся в полутьме багровым глазом.