Горлов тупик

Она успела в последний момент, когда Павлик уже входил в заветную дверь профкома. Кроме кур и копченой колбасы давали гречку, две банки лосося, три пачки индийского чая со слоном, полкило сырых кофейных зерен, банку югославской ветчины, полкило твердого сыра «Советский», две коробки сливочной помадки, торт «Птичье молоко» и полтора кило апельсинов. В качестве обязательного «довеска» пришлось купить пару банок «Завтрака туриста» (вареный рис с рыбьими костями в томатном соусе), три пачки просроченного маргарина «Молодость» и полкило соевых батончиков.

В лаборатории надрывался телефон. Все занимались своими заказами, раскладывали сокровища на столах, запихивали кур в холодильник, менялись: колбасу на сыр, помадку на апельсины, лосося на ветчину.

– Надежда, возьми, наконец, трубку! – крикнул Гнус из дальнего угла.

– Седьмая лаборатория, – машинально произнесла Надя.

Рядом стояла Оля, она хотела отдать свой кофе за торт, но колебалась, задумчиво рассуждала:

– Зерна надо жарить, а в нашей духовке все всегда сгорает. Нет, в принципе, если бы кофемолка была, я бы конечно, меняться не стала, но кофемолка сломана безнадежно, а главное, мама «Птичье молоко» обожает.

– Слушаю вас. – Надя прикрыла ладонью трубку, посмотрела на Олю: – Ладно, хорошо, договорились.

– Спасибо, Надежда Семеновна! Так я тортик заберу?

Надя кивнула. Трубка тихо потрескивала. Надя хотела молча положить ее и вдруг услышала:

– Ты, ведьма, жидовская сука, думаешь, выкрутилась, ускользнула? Не надейся! Все еще впереди!

* * *

После встречи на конспиративной квартире Федор Иванович решил забежать к Дяде Мише, от Сивцева Вражка до Смоленки пять минут пешком.

Тетя умерла, Дядя остался один. Работал как зверь, лично инспектировал воинские части, отслеживал новинки кино и литературы военной тематики, боролся с очернительством нашего героического прошлого. Он крепко держал в кулаке ГЛАВПУР, мастерски регулировал расстановку военных кадров не только в СССР, но и в странах Варшавского договора, с Леней Брежневым встречался не реже раза в неделю, вместе с ним отдыхал, ел, гулял, играл в домино, охотился, сопровождал его в зарубежных поездках.

На людях Дядя о горе своем забывал. Дома, в одиночестве, тосковал сильно. Они прожили с Тетей душа в душу почти сорок лет. Четвертого января исполнился год, как ее не стало. На Новодевичьем, на скамеечке у могилы, Дядя сидел и плакал часа полтора, Федору Ивановичу никак не удавалось увести его. В итоге старик простыл, заболел ангиной.

Дверь открыла медсестра, полненькая, белокурая, улыбчивая, подала тапочки, сообщила, что сегодня первый день температура с утра нормальная, горло Михаил Алексеевич полоскать отказывается, на завтрак съел омлет, обедать пока не хочет.

Дядя в узбекском стеганом халате поверх фланелевой пижамы лежал на диване, читал свежий номер журнала «Советский воин». Федор Иванович клюнул его в небритую щеку, придвинул кресло, сел. Дядя поправил очки и строго спросил:

– Ну?

– Что – ну? – не понял Федор Иванович.

– Баранки гну! – раздраженно просипел Дядя. – Сделал, как я сказал? Свозил его на дачу?

«Тьфу, черт! – выругался про себя Федор Иванович. – Прям зациклился старик на Владе Любом!»

Дядя Миша в последнее время стал часто говорить о Владе: «Не нравится он мне, заносит его куда-то совсем не туда, будь с ним осторожней». Чем именно не нравится и куда Влада «заносит», не уточнял, темнил, упрямо твердил: «У тебя глаз замылился, так бывает, если слишком давно знаешь человека и слишком ему доверяешь. Людишки меняются, это надо учитывать. Ты свози-ка его к своим, дачным, глянь со стороны, так сказать, свежим взглядом, потом расспроси осторожненько, какое он там впечатление произвел на твоих друзей-товарищей».

– Свозил, свозил, – проворчал Федор, – ты вот лучше скажи, почему горло не полощешь?

– Хер с ним, с горлом! Давай рассказывай!

– Дядь, да нечего рассказывать. Собрались у Славки Галанова, посидели, потрепались.

– Он как себя вел?

– Нормально. Не пил, за столом помалкивал. Кстати, очень нас всех выручил. Свинарка из колхоза поросят привезла живых, сама забивать отказались, уехала. А жрать-то хочется! Они в мешке визжат как бешеные. Галановская повариха чуть в обморок не грохнулась. Дерябинский ординарец уперся: не могу, не умею! Спрашивается: а кто умеет? Мы ж все люди городские. Как, чем кончать-то их? На бойне вроде электричеством…

Дядя вдруг отшвырнул журнал:

– Хер с ними, с поросятами! Я уже понял, твой Любый их забил. Молодец, герой! – Он повысил голос и сильно закашлялся.

Прибежала сестра, налила ему теплого чаю из термоса:

– Михал Алексеич, потихоньку, маленькими глоточками, а я вам пока молочка вскипячу.

– Исчезни! – пролаял он сквозь кашель. – Дверь закрой!

Сестра испуганно охнула и удалилась. Федор взял у него пустую чашку, завинтил крышку термоса, протянул платок. Дядя высморкался и повторил уже спокойней:

– Хер с ними, с поросятами! С кем общался? О чем болтал?