– Просто – наша разведка. Подробности пусть народ сочиняет, любителей много.
– В народе секретный «Меморандум Даллеса» хорошо пойдет, – промурлыкал генерал с мягкой полуулыбкой, – будут кушать и облизываться.
Пока Ритуля убирала посуду, они молча курили. Валентин ерзал в кресле, косился на часы.
– Если не возражаешь, отниму у тебя еще пару минут, – сказал Федор Иванович, когда они остались одни, и достал из кармана брюк сложенный вчетверо мятый листок. – Вот, взгляни.
Валентин надел очки, пробежал глазами первые несколько строк, присвистнул и дальше стал читать вслух:
–
Закончив, прыснул.
– Что смешного? – мрачно спросил генерал.
– Штирлиц передал в центр фрагменты «Протоколов сионских мудрецов» в вольном переводе? – Он отсмеялся, снял очки, тщательно протер их и спокойно произнес: – Извините, товарищ генерал, но это уж совсем примитивная халтура.
– Это реальная листовка, их кидают в почтовые ящики в Москве, в жилых домах центральных районов.
– Кто?
– Пока не знаем. Авторов ищем. Похоже, диссиденты, сионисты-отказники.
– Не самая удачная идея.
– Это реальная листовка, – медленно, жестко повторил генерал, – текст имеет очевидную сионистскую направленность, содержит открытые террористические угрозы.
– И что? – Лисс скорчил комически серьезную рожу. – Они эти свои кошмарные угрозы осуществят?
– Могут. – Федор Иванович серьезно, уверенно кивнул. – Уже осуществляют. Иная книжонка по разрушительному воздействию опасней терактов, один «Архипелаг ГУЛАГ» чего стоит!
– Ну, уж Солженицын к сионизму точно отношения не имеет, – ехидно заметил Валентин.
– Не передергивай! – Уралец вдруг шарахнул кулаком по журнальному столику, да так сильно, что подпрыгнула пепельница с окурками. – Солженицын не имеет, а Сахаров еще как имеет! Каждый диссидент – сионист! Каждый! И те, кто за Святую Русь, за монархию, кто трендит, будто царскую семью евреи убили, подсчитывает проценты евреев среди большевиков и проценты еврейской крови у Ленина, – тоже сионисты. Потому что все они враги нашего государства, на Америку работают, а Америка – главное гнездо сионизма!
– Федор Иванович, я вас понял, не надо кричать.
Генерал тряхнул головой, провел ладонью по лицу:
– Извини, Валь, что-то я правда срываться стал часто.
– Работа нервная, а вы человек эмоциональный, горячий, все принимаете близко к сердцу. – Валентин понимающе улыбнулся.
– Ох, и не говори. – Генерал вздохнул, вытянул сигарету, подвинул пачку: – Угощайся.
– Спасибо, Федор Иванович, ваши крепковаты, я лучше свои.
Лисс курил длинные, коричневые с ментолом. Он щелкнул зажигалкой, откинулся на спинку кресла, сквозь дым, прищурившись, взглянул генералу в глаза:
– От меня что требуется?
– Ну, ты ж у нас представитель свободный прессы, вот и познакомь западную общественность с истинным лицом этих мучеников совести, чтоб они там не думали, будто диссиденты-сионисты такие скромники, овцы невинные. Книжонки пишут, плакатиками машут, а мы, палачи-сатрапы, душители свободы, их ногами в живот, по тюрьмам и психушкам, только за книжонки-плакатики.
– Федор Иванович, извините, но это не серьезно, – Лисс кивнул на листовку, – тут нет информационного повода.
– Так я ж не предлагаю тебе прямо сейчас писать. Появится повод – напишешь. Быстренько, по горячим следам, дашь оперативный комментарий для западной прессы.
– А он появится?
– Кто?
– Повод.
– Не исключено. – Федор Иванович вздохнул, помолчал. – Конечно, мы работаем, ищем, но мы не всесильны.
– Жертв много будет?
– Жертв? – Генерал вскинул брови. – Да ты чего, Валь? Какие жертвы? Если хоть один человек пострадает, их же из-под земли достанут! Они что, идиоты – самим себе вышак подписывать?
– Судя по тексту – идиоты.
– То листовка! В реальности у них кишка тонка людей убивать. Да мы и не допустим.
Валентин затушил окурок, минуту молчал, хмурился, сосредоточенно разглядывал свои ногти, наконец пробормотал чуть слышно, не поднимая глаз:
– Если только на экспорт и без жертв… В принципе, не так уж и глупо… Хотя листовка, конечно, халтура позорная…
Они встали, пожали друг другу руки.
– Ты, Валь, претензии к стилю им предъявляй, авторам-сионистам, а не нам. Мы-то здесь при чем? – добродушно пробасил Федор Иванович, прежде чем выпустить из пальцев вялую женственную кисть Лисса.
Глава двадцать четвертая