Горький хлеб

Евстигней попытался было оттолкнуть парня, но Болотников держал цепко. К стойке подошли питухи. Один из них замахнулся на мельника железной чаркой.

— Выкладывай мешок, черная душа!

Евстигней упрямо замотал лысой головой, возбранился.

— Взбунтовались. Ну‑ну… Придется приказчику донести.

— Доносчику первый кнут, ‑ совсем вознегодовал Болотников и больно потянул мельника за пушистую бороду, пригнув голову к самой стойке.

У Евстигнея слезы посыпались из глаз.

— Отпусти, дурень. Забирай мешок.

Иванка отодвинул мельника от стойки, нашарил мешок, вскинул его на плечи и спустился по темной скрипучей лестнице. Ступил к ларю и деревянным, обитым жестью лоткам, до краев наполнил Карпушкин мешок мукой. Отнес куль на телегу. Евстигней стоял с фонарем на лестнице и, сузив глаза, злорадно бормотал:

— Так‑так, паря. Сыпь на свою головушку…

Затем затопал наверх и, брызгая слюной, хватаясь рукой за грудь, заголосил.

— Разбой на мельнице! Гляньте на двор, православный. Лопатой мешки гребет, супостат. Последний хлебушек забирает‑е‑ет…

— На твой век хватит, батюшка. Уж ты не плачься, Евстигнеюшка. Мотри ушицы откушать не забудь милостивец, ‑ проворковал Афоня Шмоток.

Болотников шагнул к Карпушке, указал на мешок.

— Вези в деревеньку, друже. Евстигней за помол да харчи впятеро всех обворовал. Так ли я, мужики сказываю?

— Вестимо так, парень. Жульничает мельник. Отродясь такого скрягу не видели, ‑ отозвались селяне.

Карпушка затоптался возле телеги, отрезвел малость. Поднял на Иванку оробевшие глаза.

— Можа воротить хлебушек назад. Уж больно лют Евстигней‑то Саввич.

— Садись, Карпушка, ‑ упрямо проговорил Болотников и тронул коня.

— Ну, погоди… попомнишь сей мешок. В железах насидишься, ‑ забрюзжал мельник.

А Степанида глядела на удалявшегося дерзкого парня и почему‑то молча улыбалась.

— Ох, и крепко ты Саввича за бороду хватил, хе‑хе, ‑ рассмеялся Афоня, когда съехали с холма. ‑ Одначе наживешь ты с ним беду, Иванка. С приказчиком он знается, седня же наябедничает.

— Невмоготу обиды терпеть, друже. Эдак не заступись ‑ так любого в кольцо согнут, ‑ угрюмо отозвался Болотников.

Часть 3 МОСКВА

Глава 26 ГОНЦЫ

Наконец‑то, разорвав темные, лохматые тучи, поднялось над селом солнце. На второй день, опробовав подсохшие загоны, мужики вышли поднимать сохой зябь и засевать пашню ячменем, овсом, горохом да просом.

Болотниковым хватило семян лишь на одну десятину, а другим ‑ и того меньше.

Собрались крестьяне поутру возле гумна, завздыхали:

— Пропадем нонче, братцы. Нечем сеять. Все жито на княжьем поле оставили. Зимой с голодухи помрем…

Крестьяне глянули на Исая. Благообразный, древний, седовласый Акимыч обратился от всего мира:

— Пораскинь головой, Исаюшка, как нам быть.

Исай Болотников, опустив густую черную бороду на колени, помолчал, перемотал онучи, ковырнул худым лаптем высохшую лепешку конского назема и, вздохнув, высказал:

— Худое наше дело, мужички. Приказчику кланяться ‑ проку нет ‑ полторы меры по осени сдерет. К мельнику идти ‑ и того больше запросит. А урожаишки наши ‑ сам‑сам.

— Нешто помирать ребятенкам, Исаюшка?

Исай поднялся на ноги, выпрямился во весь рост, разгладил бороду и после долгого раздумья промолвил:

— Норовил я как‑то все к князю прийти да нуждишку нашу ему высказать. Припоздал. Отбыл князь в белокаменную.

— Эх, Исаюшка. Плоха на князей надежа. Добра от них не жди, ‑ махнул рукой Акимыч.

— А вы послушайте, православные. Чем князь крепок? Мужиком. Без миру князю не барствовать. Мужик его и кормит, и обувает, и мошну деньгой набивает. Оброк‑то немалый ему от мужика идет. А теперь смекайте, что с князем приключится, коли страдная нива впусте лежать станет да бурьяном зарастет. Лошаденки без корму придохнут, мужики разбредутся, вотчина захиреет. И не будет князю ‑ ни хлеба, ни денег. Вот и мыслю я ‑ гонца слать к князю немедля. Просить, чтобы жита из амбаров своих на посев миру выделил.

— А, пожалуй, дело толкуешь, Исаюшка, ‑ промолвил Акимыч. ‑ Да токмо поспешать надо. Вишь ‑ солнышко как жарит. Коли денька через три не засеем ‑ вовсе без хлебушка останемся. Высохнет землица.

— И о том ведаю, Акимыч. С севом мы нонче припозднились. Но коли выбрать коня порезвей да молодца проворного ‑ за два дня из Москвы можно обернуться. Кого посылать будем, мужики?

После недолгих споров порешили послать гонцом в Москву Иванку.

— Разумен. Конь ему послушен. Хоть и молод, но за мир постоять сумеет, ‑ сказали мужики.

Исай Болотников поклонился в пояс селянам. Хотя старый крестьянин и был рад за сына, но все же засомневался:

— Дерзок Иванка мой бывает. Чу, и на мельнице шум затеял. Кабы и в Москве не сорвался.

— Как порешили ‑ тому и быть. Снаряжай сына, Исай, ‑ степенно сказал белоголовый Акимыч.

— На моем Гнедке далеко не ускачешь. Заморен конь. Теперь резвую лошаденку нам по всему селу не сыскать.

— Что верно, то верно, ‑ отощали лошаденки, ‑ снова озадаченно завздыхали мужики.

— Мир не без добрых людей, православные, ‑ вмешался в разговор Афоня Шмоток. ‑ Есть и в нашем селе скакуны.