Горький хлеб

— Исай ‑ мужик старательный, башковитый. А на тебе ‑ обеднял. Ох, жаль мне Исаюшку, так и быть помогу, дам жита. А на покров вернете за полторы меры.

— Спятил, борода. Эк, куда хватил. С твоей мерой весь урожай на мельницу сволокёшь, ‑ возмутился Болотников.

— Как угодно. За меньшую меру не отдам, ‑ снова отрубил Евстигней и начал подниматься по скрипучей рассохшейся лестнице наверх.

Болотников зло сплюнул и потащил мешок к телеге. На дворе сказал громко:

— Скряга, каких свет не видел. Мироед вислоухий!

Карпушка испуганно сотворил крестное знамение и взял с подводы мешок с шубейкой. Втянув голову в плечи, бормоча молитву, шмыгнул в мельницу. Подобострастно взирая на Евстигнея, с пугливой, виноватой и просящей улыбкой застыл возле густо запыленного мукой жернова.

— Чего тебе, мужичок?

— Да твоей милости, кормилец. Овчину вот принес, ‑ с низким поклоном отвечал Карпушка.

— Пошто мне твоя овчина. На торг ступай.

— Шубейка‑то, почитай, новая, кормилец. Сгодится зимой. Всего осьмину[48] прошу. Прими, благодетель.

Евстигней взял в руки шубейку, вышел к дверям на свет, осмотрел и вымолвил:

— Стара твоя овчина. Не возьму. Да и воняет шубейка, аки от пса смердящего. И блох в ней тьма.

— Да что ты, что ты, кормилец. В сундуке лежала, токмо по престольным дням одевал. Пятнышка нет. Ребятенки у меня малые, с голодухи мрут. Вчерась вот Николку свово на погост снес. Михейка вот‑вот протянет Акудейка…

— Ну, будя, будя. Чать не поп ‑ поминальником трясти, ‑ лениво отмахнулся Евстигней. ‑ Лукавишь, мужичок. За экую рухлядь пудишка муки жаль.

— Креста на тебе нет, батюшка. Прибавь хоть полпудика, ‑ просяще заморгал глазами Карпушка.

— Креста не‑ет! ‑ рявкнул "благодетель" и швырнул мужичонке овчину в лицо. ‑ Ступай прочь. Много вас дармоедов шатается.

Карпушка рухнул на колени, ухватился руками за кожаный сапог Евстигнея и, роняя слезы в жидкую бороденку, взвыл:

— Помирают ребятенки, кормилец. Уж ты прости меня, христа ради, непутевого. Хоть пудик, да отвесь, милостивец.

Мельник оттолкнул Карпушку ногой, покряхтел в бороду, плутоватыми глазами повел.

— Молись за меня богу. Душа у мя добрая. Кабы не сдохли твои сорванцы. Насыплю тебе пуд без малого.

— Энто как же "без малого", кормилец? ‑ насторожился мужичонка.

— Три фунта долой, чтобы впредь крестом не попрекал.

Карпушка горестно завздыхал, помял корявыми пальцами почти новехонькую шубейку и дрожащими руками вернул ее Евстигнею.

Наступил черед идти к "благодетелю" и Афоне Шмотку. Бобыль стащил с телеги кадушку, обхватил ее обеими руками, прижал к животу и потрусил к мельнику. Весело, с низким поклоном поздоровался:

— Долгих лет тебе и доброго здоровья, Евстигней Саввич.

— Здорово, Афоня, ‑ неохотно отозвался мельник. ‑ Чего спину гнешь, я не князь и не батюшка Лаврентий.

— Поклоном спины не надсадишь, шеи не свихнешь, отец родной, смиренно вымолвил Афоня и начал издалека. ‑ Наслышан я, Евстигней Саввич, что перед святой троицей тебя хворь одолела, животом‑де маялся три дня.

Мельник недоуменно глянул на бобыля, ожидая подвоха.

— Ну было. Тебе‑то какая нужда в том?

— Левоньку ‑ костоправа вчерась в деревеньке повстречал. Сказывал Левонька, что он тебе на постную снедь перейти посоветовал. Поговеть‑де с недельку надо батюшке Евстигнею. Хворать тебе ‑ о‑ох, беда! Пропадет мужик без мельника. Надумал я порадеть за мир, батюшка. Рыбки вот тебе изловил. Ушицу можно сотворить, хоть язевую, хоть с налимом, а то и тройную с ершиком да наливочкою.

Евстигней запустил пятерню в кадушку, в которой трепыхалась рыба‑свежец. Лицо его расплылось в довольной ухмылке.

Афоня знал, чем угодить скупому мельнику. Евстигней жил вдали от реки, потому и был большой любитель откушать ушицы.

Мельник отнес кадушку в прируб, где коротал свободное время, затем вышел к Афоне и протянул пару медяков.

— Возьми за труды.

— Ни‑ни, батюшка! Рыбка дарственная, ничего не надо. Велики дела твои перед миром, ‑ снова с низким поклоном проговорил Шмоток.

— А, может, мучки малость, ‑ потеплел мельник.

— Уж разве токмо чуток разговеться. О доброте твоей далеко слыхать. Ты ведь, батюшка, осьмины, поди, не пожалеешь. Ни‑ни, много. Мне и пол‑осьмины хватит. На святу троицу укажу бабе своей испечь хлебец, на нем буковки с твоим почтенным именем выведу и всех молиться заставлю за благодетеля, ‑ с умилением сыпал словами Афоня.

— Дам тебе, пожалуй, осьмину, ‑ расчувствовался Евстигней Саввич и отвесил лукавому бобылю в порожний мешок с полсотни фунтов.

— Благодарствую, батюшка. Вовек твою милость не забуду, ‑ учтиво заключил Афоня и поспешно юркнул с мешком во двор.

Евстигней Саввнч проводил бобыля рассеянным взглядом, и тут снова скаредность взяла свое. Мельник сокрушенно крякнул и подумал сожалея:

"Промашку дал. Обхитрил пустобрех окаянный. Рыба‑то и трех фунтов не стоит. Придется кадушку у мужика забрать. Новехонька".

Глава 25 СТЕПАНИДА

Завершив дела, мужики на дворе не расходились, выжидали чего‑то, бражные носы потирали. Наконец, в воротах показался мельник и милостиво произнес:

— Ступай наверх. Поешьте перед дорожкой.