Горький хлеб

Мамон отшатнулся от узника, лицо его перекосилось, рука с пистолем опустилась.

— Нешто столбцы те сохранились?

— Столбцы в ларце, а ларец и по сей день в заветном месте лежит. Хранит его божий человек.

Пятидесятник метнулся к скитальцу, схватил его своими ручищами за горло.

— Кто‑о‑о? У ково грамотки, сатана?

— Смерть приму, но не выдам, ‑ твердо вымолвил Пахом, отталкивая пятидесятника.

Мамон отпустил старика, скрипнул зубами, рванул ворот рубахи и опустился на каменные ступеньки. Долго молчал. Затем, пожевав губами, спросил:

— Отчего при князе смолчал?

— О том мне знать, ‑ уклончиво отозвался Пахом.

— Хочешь я тебе денег дам? Десять рублев[34] отвалю.

— Твоих денег мне не надо. Они кровью мирской залиты.

— У‑у, дьявол! ‑ злобно воскликнул Мамон. ‑ Пош‑то звал?

— Страда идет, хлебушек надо сеять. Отпусти меня и Болотниковых из темницы.

— А язык свой на замок запрешь?

— Выпустишь ‑ смолчу, ‑ пообещал Пахом.

Мамон что‑то невнятно буркнул и, гулко стуча сапогами, неторопливо начал подниматься наверх.

Пятидесятник вышел во двор, постоял, раздумчиво теребя бороду возле красного крыльца, а затем направился в княжьи терема.

— Дозволь, князь, слово молвить? ‑ с низким поклоном спросил Мамон, войдя в господские покои.

Андрей Телятевский в одной просторной белой рубахе сидел за столом и заряжал огневым зельем[35] самопалы и пистоли.

Князь собирался на озера ‑ самое время дичь бить. Челяди своей заряжать пистоли больше не дозволял. Прошлым летом охотничий снаряд готовил ему Мамон. Пятидесятник переусердствовал, зелья лишку вложил. Пистоль на озере разорвало ‑ князь руку себе опалил и слегка поранил. Пятидесятника кнутом самолично отстегал и с той поры сам огневое зелье себе готовил.

— Чего стряслось? ‑ поднял голову от стола Телятевский.

— Мужики вчера маленько пошумели. Твою пашню засеяли, а бобыльскую да беглого люда загоны поднимать не захотели. Трех горлопанов мы в подклет свели.

Седни мужики смирились ‑ вышли засевать поле. Мыслю, и этих крикунов неча в безделии держать. Прикажи выпустить, князь.

— Отчего приказчик мне ничего о смердах не поведал? ‑ сердито проговорил Телятевский. ‑ В вотчине гиль, а князь о том не ведает.

— Да шум не велик был, князь, ‑ пряча вороватые глаза в пол, произнес Мамон. ‑ А приказчик сказать тебе оробел. Серчаешь ты, князь, когда крестьяне не при деле.

— Довольно языком молоть, ‑ оборвал пятидесятника Андрей Андреич и приказал. ‑ Мужиков из подклета выгнать, кнутом поучить ‑ и за соху.

Глава 15 БОРТНИК В СЕЛЕ ВОТЧИННОМ

Матвей вышел из дремучего бора на обрывистый берег Москвы‑реки, перекрестился на золотые маковки храма Ильи Пророка и глянул на село, раскинувшееся по крутояру.

Вечерело. Солнце спряталось за взгорье. Скользили по реке, розовые тени. В густых прибрежных камышах пересвистывались погоныши‑кулики, крякали дикие утки.

В Богородском тишина.

"Мужики, поди, все еще на ниве, ‑ подумал бортник. ‑ Долгонько князь страдников на пашне неволит. Ох, крутенек Андрей Андреич".

— Эгей, старик! Куда бредешь? ‑ воскликнул появившийся на том берегу дозорный, выйдя из сторожевой рубленой избушки возле деревянного моста.

Мост ‑ на дубовых сваях. Посередине реки сажени на три зияет дыра: мост разъединен. Вздыбился вверх удерживаемый по обеим сторонам цепями сосновый настил. В былые времена князь собирал немалую пошлину с Плывущих по Москве‑реке торговых ладей и стругов[36].

Теперь купеческие суда проходят беспошлинно. Отменил ее грозный царь Иван Васильевич.

Бортник, услышав оклик, ступил на мост и тоже в свою очередь крикнул:

— Соедини мост, родимый. В село иду.

Дозорный широк в плечах, сивая борода клином. Он в поярковом колпаке, кумачовой рубахе, в пеньковых лаптях на босу ногу. В правой руке рогатина, за кушаком ‑ легкая дубинка.

Караульный пытливо вгляделся в пришельца, погрозил ему кулаком.

— Ишь какой борзый! А, можа, за тобой разбойный люд прячется, али орда татарская в лесу затаилась.

— Знамо, орда, ‑ усмехнулся бортник и в свою очередь, приставив ладонь к глазам, зорко глянул на караульного и закачал бородой, посмеиваясь.

— Плохо зришь, Гаврила. Я бы тебя в дозор не поставил. Нешто меня, Матвея‑бортника, не признал?

— А и впрямь ты. Тьфу, леший. Вон как бородищей зарос, мудрено узнать, ‑ вымолвил Гаврила и принялся крутить деревянное колесо, связанное с настилом железной цепью.

Перейдя мост, Матвей поздоровался с дозорным.

— Как жизнь на селе, Гаврила?

— Люди мрут, нам дорогу трут. Передний заднему ‑ мост на погост. Сам‑то зачем наведался?

— В лесу живу, запасы кончились. Сольцы мыслю прикупить в лавке.

— Обратно когда соберешься?

— У знакомого мужика ночь скоротаю, а на утре в свою келью подамся. Поди, пропустишь?

— Ты вот что, Матвей… ‑ дозорный замялся, крякнул. ‑ Чевой‑то кости зудят. Вчерась с неводом бродил. На княжий стол рыбу ловил, зазяб. Может, на обратном пути чарочкой сподобишь? Мне тут до утра стоять. Я тебе и скляницу дам.

— Привык прохожих обирать. Ну, да бог с тобой, давай свою скляницу.