Горькая жизнь

Что происходило ночью, стало видно утром – из-за бараков торчали стволы нескольких пушек. Были тут и «сорокапятки», которыми когда-то на фронте отбивались от танков, были и «семидесятишестимиллиметровки». Егорунин, без всякого бинокля осмотрев артиллерию, удрученно покачал головой:

– Сегодня они нас раздолбают. Даже зэковских телогреек не оставят.

– Может, пока они не загнали снаряды в стволы, совершить рывок к баракам и захватить часть пушек? – возбужденно проговорил шустрый чернявый зек в морском бушлате, натянутом на лагерную робу, как на форменный пиджак.

– Пулеметы не дадут – это раз, и два – пушки у нас ведь тоже есть. Снарядов нету, – сказал Егорунин.

– А что, давайте попробуем, – неожиданно согласился с чернявым Хотиев.

– Отлично! – еще больше взбодрился чернявый. – Семи смертям не бывать, а одной не миновать!

Он был неплохо вооружен – ну совсем как на фронте: автомат, два диска, к поясу прицеплена граната (где-то разжился и «карманной артиллерией»), решимости хоть отбавляй.

В атаку пошли немногие, только добровольцы – человек пятьдесят.

«Жаль, Гаврилов скончался, – проводив глазами смельчаков, подумал Хотиев. – Выжил на фронте, но не выжил здесь. Вот судьба! Он бы здорово помог: фронтовой опыт огромный, повидал много». – Хотиев не выдержал, стиснул зубы.

Пулеметы молчали, хотя опростоволоситься и не заметить этой атаки пулеметчики никак не могли. Через мгновение стало понятно, почему они молчали – дружный залп по бегущим людям сделали «сорокапятки», рубанули осколочными, следом за первым залпом дали второй.

От пяти десятков людей, наступавших на воркутинскую артиллерию, осталось человек пятнадцать – восемнадцать. Поняв, что никто из них не доберется до пушек, оставшиеся резко развернулись и рванули назад. В спину им ударил последний залп, поднял груды запорошенной изморозью земли, пыль, камни, смел людей. Хотиев опустил голову на руки: не надо было терять людей и разрешать эту атаку.

В аккуратную яму, умело подправленную лопатами, в которой лежал Хотиев, свалился зек в матросском бушлате. Из-под кепки, повернутой козырьком назад, у него текла кровь.

– Егорунин, перевяжи товарища, – приказал Хотиев.

Любая царапина на голове рождает много крови, иногда целый ручей – очень уж частая сеть кровеносных сосудов находится под волосами. Егорунин легко, едва прикасаясь к волосам, протер голову зеку огрызком старого кухонного полотенца, оглядел рану, из которой сочилась кровь, проговорил успокаивающе:

– Ничего страшного. Осколок задел по скользящей. Да и сколько может быть осколков у снаряда от «сорокапятки»? Ноль целых, ноль десятых… Снарядик-то – во! – Егорунин сложил пальцы в крохотный кружок. – Жаль, что из лекарств у нас только марганцовка и анальгин, больше ничего.

– Хватит и этого, – пробурчал неудачник в матросском бушлате. – Заживет бестолковка. Только зачем она нужна?

– Пригодится, – резонно заметил Егорунин.

А Хотиев продолжал думать о том, что ждет их печальная судьба – расщелкают зеков из пушек, как тараканов. Что делать? Отходить от Воркуты в тундру? Только вот там они будут как голенькие на ладони. Хорошо еще, что у воркутинцев минометов нет, не то они бы уже начали смешивать зеков с землей и грязью из-за крыш бараков. Но минометы воркутинцы почему-то боятся выдвигать на позиции – наверное, считают, что могут случайно зацепить жилые бараки. Хотиев стиснул зубы и вновь опустил голову.

Хоть и было лицо у Ани Богдановой усталым, немного растерянным – она, впрочем, как и Китаев с магаданским «кумом», не знала, что с нею будет завтра, послезавтра, через неделю, и это откладывало отпечаток на лицо, глаза, даже на руки, но все равно лицо у нее уже было другим.

Это было лицо человека, побывавшего на воле.

– Нам только, Ань, надо найти для тебя одежонку посправнее, – сказал Брыль. – Тогда ты совсем другой станешь.

– Надо бы, – неуверенно проговорила Аня, – да видишь…

– Решим мы эту задачу, не горюй. Дай лишь немного времени…

Тусклый костерок, разожженный в лесу, в яме, чтобы его невозможно было засечь, слабо освещал их лица, бегал, рождая подвижные тени, которые то возникали, то исчезали.

– Подальше на юг нам надо уйти, – втолковывал «кум» своим спутникам. – Как можно далее, и в какой-нибудь лесной деревне, где милиция бывает раз в год и то проездом мимо, залечь на зимовку. А весной нас уже ни один человек в Советском Союзе искать не будет, – Брыль замолчал и поворошил прутиком огонь в костре.

– Да-а, мы пока еще идем по проклятым местам… Ты прав – надо уходить от них дальше, – поддержал «кума» Китаев.

– На Мульде был расстрелян целый лагерь, мужской – ни одного человека не осталось, – медленно, тяжело размышляя о чем-то своем, произнес магаданский «кум».

– У нас в бараке старые зэчки рассказывали об этой Мульде. – Аня вздохнула едва слышно. – Говорят, все произошло на строительстве какой-то железнодорожной ветки. Там тоже восстали зеки.