Горькая доля детства. Рассказы о днях оккупации

Положение беглеца было чрезвычайно сложным, если не сказать вообще безнадежным. Река в том месте (возле Люкляновой бухты) довольно широкая и глубокая, и быстро переправиться через нее было практически невозможно. Особенно с учетом того, что партизан плыл в одежде и обуви, которые с каждой минутой все больше набирали в себя воды и тормозили движение. Целиться в него полицаям с противоположного берега было проще простого.

Тем не менее пловцу относительно долго удавалось оставаться невредимым. Большинство пуль чиркало об воду довольно далеко от его головы. Словно полицаи намеренно старались стрелять мимо и только один из них вел прицельный огонь. Пули, что вылетали из дула его винтовки, с каждым разом падали в воду все ближе к цели.

Услышав стрельбу, к месту трагедии побежали находившиеся на тот момент в селе партизаны, а следом за ними женщины. Первые пытались сразу же открыть огонь по полицаям, чтобы выручить своего товарища из беды. Но женщины не дали им это сделать, зная, чем это кончится для деревни. Рассчитаться за убитых своих помощников непременно придет карательный отряд. Партизанам ничего не оставалось, как только наблюдать за трагедией и надеяться на Бога. Но чуда не произошло. Когда до берега оставалось каких-нибудь пять-шесть метров, голова пловца сильно вздрогнула, а рука, поднятая вверх для очередного гребка, безвольно опустилась на воду. Сразу после этого он стал уходить на дно.

Полицейские постояли еще несколько минут на берегу, чтобы убедиться в гибели подстреленного, а затем не спеша двинулись в сторону Замостья. Как только они скрылись из вида, партизаны разделились на две группы. Одна из них на лодке переправилась на противоположный берег и быстро пошла в том же направлении, что и полицаи. Остальные вместе с местными мужчинами начали с помощью крючьев искать на дне речки тело убитого друга. Обнаружили его довольно скоро и вытащили на берег. Как мне хорошо помнится, пуля попала партизану в затылок и вышла в лобовой части лица, недалеко от глаза. Похоронили его на нашем кладбище.

Как после рассказывали, полицаи-убийцы все-таки попали в партизанскую засаду. В коротком бою был смертельно ранен именно тот из них, кто застрелил патриота. Разрывная пуля попала ему в живот и он остался умирать на дороге с вывалившимися наружу кишками. «Собаке собачья смерть!» – сказали партизаны на прощанье.

Какой бы мрачной и многотрудной ни была немецко-фашистская оккупация, она не мешала молодежи оставаться верной самой себе. Как и в мирные довоенные годы, юноши и девчата встречались, влюблялись, ловили любой благоприятный момент. Когда в село на несколько дней заходил партизанский отряд, устраивались веселые вечеринки. А однажды партизаны организовали даже импровизированный концерт, но не успели довести его до конца. Неожиданно нагрянули немцы. Часть населения (и я с ними) ринулась в лес и отсиживалась там, пока незваные визитеры не ушли. Наша семья решила вернуться раньше. В доме нас встретил немец, расспросил, кто такие и где были (мама ответила, что у родственников), а потом, расчувствовавшись при виде детей, начал рассказывать сам. Помнится, что немец неожиданно взял Толю на руки, дал ему конфет, которых тот не видел уже несколько лет, а затем, присев на кресло и держа моего младшего брата на коленях, ласково гладил его по русой головке и, путая немецкие слова с русскими, стал говорить, что у него самого там, в Неметчине, также есть примерно такого же возраста сынок, который вынужден воспитываться без отца, поскольку он, его отец, должен был пойти на войну.

Толя, сидя на коленях у немца, был ни живой, ни мертвый.

Каратели

С начала немецкой оккупации власти особенно не беспокоили жителей. Подати с селян, безусловно, брались, но не такие большие.

Первыми жестокость нового «немецкого порядка» изведали евреи, которых перед войной в Могильном было немало. В один из осенних дней 1941 года им приказали неотлагательно собираться в неведомую дорогу. С плачем и стоном выносили еврейские семьи из своих хат и грузили на повозки вещи, нажитые за предыдущие годы, садились на них сами и под конвоем немцев и полицаев выезжали из нашей деревни. По этой причине в Могильном стоял такой крик, что мы, дети, не могли усидеть дома, и почти все высыпали на улицу, чтобы поглядеть на этот переполох. Люди разошлись по хатам и успокоились только когда последняя подвода с евреями прокатилась по мосту и исчезла из наших глаз в направлении Узды.

Расправившись с евреями, немецкие власти немедленно взялись за семьи красноармейцев, коммунистов и ответственных советских работников, которые не сумели эвакуироваться, а затем и за семьи партизан. Арестовывать их обычно приходили либо поздно вечером, либо на рассвете.