Горит свеча в моей памяти

Выходить-то выходит, но для того, чтобы поступить в летное училище, мне не хватает двух лет. Принимают с восемнадцати, а не с шестнадцати. Если приемная комиссия меня пропустит, то покопаются в моих бумагах и спохватятся, что вместо метрики я приложил справку, что я, такой и такой-то, родился в 1915 году и что мои родители колхозники.

Это удостоверение мне выдал председатель сельсовета Ицик Учитель. Хотя его сестрички, вместе с которыми я учился, знали, сколько мне лет, но Ицик, сам человек очень порядочный, все же спросил меня, когда я родился. Как я сказал, так он и записал, подписался и поставил печать.

Еще об Ицике Учителе. Помнится, после войны я встретил его еще раз. Это было в Виннице. Он со специальным эшелоном, кажется, из Крыжополя[76], ехал в Биробиджан. Там он стал работать директором восьмилетней школы в Бирофельде[77].

Короче, сомнения не давали мне покоя, но оказалось, что благодаря Ицику Учителю, который невольно исказил правду о моем рождении, я безо всяких трудностей был зачислен курсантом Пятой авиашколы.

Сконфуженный, будто виноватый в том, что мне, в отличие от моих соседей, повезло, я все время тайком читал этот официальный документ, и мне все еще не верилось, что в нем имеюсь в виду именно я… Юношеские мечты. Кто может знать, возможно, я неожиданно, без всякого расчета, вытащил счастливый билет, который меня, обыкновенного бедного еврейского паренька, поведет в гору. Ничего себе, в девятнадцать лет стать летчиком!

Самолет приземляется. Пассажиры, довольные, что остались живы, аплодируют мне, как победителю или, если угодно, спасителю. Погоди, погоди, это еще не все, счастье может улыбнуться еще шире. Если уж на то пошло, то почему бы среди пассажиров не быть девушке, цветущей всеми цветами юности? Смуглая, с черными, как вишни, глазами, сама скромность. Словом, красота и обаяние. Было бы хорошо, чтобы такая красавица преподнесла мне цветы. Что она при этом скажет, уже не так важно. Мне хватит ее улыбки, но как бы ее задержать так, чтобы больше не отпускать — этого я еще не придумал… Да, меня занесло.

Один из членов приемной комиссии, бритоголовый, объяснил нам:

— Среди всех профессий профессия пилота — самая возвышенная и почетная.

Если уж он мог так сказать, то меня, в моем возрасте, тем более могло занести.

Мой друг-приятель Павел Малашкин

И снова о Балашове. Русского человека с такой фамилией я встречал, но что есть такой город — понятия не имел. Приехал я туда в конце лета. Если бы не аэродром и курсанты, это была бы совершенная глушь. Не город, не деревня. Деревянных домов больше, чем каменных. Возле магазина на ящике сидит, протянув голую с гноящимися ранами руку, старик в шерстяных носках. Второй рукой он непрерывно крестится и шепчет что-то непонятное. На другой стороне шоссе мальчик катит деревянный обруч. За ним с лаем бежит собачка. Нас предупреждали, что собаки здесь злые.

Эти картины вернули меня к началу моей жизни в Погребище. Разница только в одном: там бы я увидел закрытую синагогу, здесь — закрытую церковь. Бескрайнее небо, на котором облака напоминают горбатых верблюдов, на моей родине было таким же, но здесь с него доносился рокот самолетов. Тогда на летчиков смотрели, как теперь на космонавтов.

Приняли нас по установленному порядку. Сначала мне приказали расстаться с моей густой, угольной-черной шевелюрой. Как сказала одна студентка техникума: если бы не эта шевелюра, она бы меня просто не заметила. После карантина на мою прическу уже вообще никто не обращал внимания.

Еще пребывая в карантине (месте для бездельников — ешь, пей, спи и ничего не делай, что я плохо переношу), я подружился с парнем из Сибири, Павлом. Он мне давал читать письма от девушки, в которую был по уши влюблен, и своего учителя, о котором Павел говорил, что если бы не этот учитель, он бы школу не окончил и, вероятнее всего, оказался бы за тюремной решеткой.

Полагаю, имеет смысл отметить, что Павел был слишком спокойный, медлительный. Если происходило что-то серьезное, он просил: «Дайте подумать». А нам постоянно напоминали: «Летчик должен быть сообразительным, находчивым. В случае необходимости он должен молниеносно оценить обстановку и тут же прореагировать». Мой друг мечтал быть не просто летчиком, а генералом. Другие курсанты тоже мечтали об этом, но ему это удалось.

Ко мне Павел подошел, когда я, забившись в угол, нехотя читал какую-то книгу. Он, высокий, сильный, нагнулся ко мне, спросил, как меня зовут, а потом доверил тайну: ему сегодня исполнилось двадцать лет, и он меня приглашает вместе с ним отметить день рождения. Взглядом показал, что в кармане есть бутылка. Что в бутылке, объяснять было не надо.