Горит свеча в моей памяти

— Идиш вы понимаете? Я спрашиваю, потому что Иван Макарович может сейчас подойти. Отвечать, вижу, вы уже научились. Потом не пожалеете? Если хотите, я тоже посторонняя. Формально, по штатному расписанию, я уборщица. Если не разгрузить продукты, завтра в продаже не будет ни мяса, ни колбасы, ни рыбы, ни молока, а главное, хлеба и выпечки. У большинства людей запасов нет. Вы представляете себе положение тех, кто вернется домой из магазина с пустыми руками?

Желания оправдываться не было, отвечать я не осмелился.

— Вы говорите «это его дело». Безусловно, его. Потом, возможно, пожалею, но вам, как вы говорите, «постороннему», скажу. Иван Макарович был руководителем главка. Его сотрудника облыжно обвинили в таких грехах, что стало ясно — не сегодня-завтра арестуют, а пока его следует исключить из партии. Все до единого, включая близких друзей, вместе с которыми тот учился в институте, голосовали «за», и только Иван Макарович воздержался от голосования.

Тогда я подумал, а потом уже узнал наверняка, что этим сотрудником, о котором рассказывала Лия Гедальевна, был ее муж. Ивану Макаровичу повезло, его только сняли с работы и объявили строгий выговор по партийной линии.

Уверять, что только под впечатлением рассказа Лии Гедальевна я начал понимать, что творится в стране и кто во всех несчастьях виноват, было бы неправдой.

Что говорить обо мне, совсем недавно простившемся с детством, когда десятки, если не сотни миллионов человек, как загипнотизированные, верили товарищу Сталину. Наших родителей уверяли, что благодаря трудностям, которые они переносят, у их детей будет счастливая жизнь. Туже самую сказочку повторяли и нам, второму поколению. Мои дети слушать эти обещания уже не захотели…

Государственная торговля

Я ненадолго забежал домой, оставил записку, чтобы брат не волновался, и в том же темпе вернулся на работу.

Если бы грузовики с продуктами приезжали друг за другом, я бы не выдержал. Сахар, конечно, сладок, но как горько таскать его на плечах по лестнице вниз! Еще тяжелее соль, мука, крупа и другие продукты, о которых у продавцов один ответ: «Нет в продаже».

Но вскоре я понял, что это «Нет в продаже» — не для всех. Для некоторых еще как «есть» почти все, что душе угодно. Если не будет, представитель пожарной охраны может заявить, что соленые огурцы пожароопасны, так как они лежат недалеко от спичек. Предлог всегда найдется.

Начальство может завтра обвинить вас в сокрытии от населения дефицитных продуктов. Поэтому их человек стоит в отдельной очереди, и ему уже приготовлено все, что было заказано по телефону. Кстати — и это я уже могу засвидетельствовать, — еще до прибытия товаров в магазин немало мошенников и опытных воров уже приложили к товарам руку.

Еще до наступления рассвета мы, Иван Макарович и я, разгрузили грузовик с прицепом. Лия Гедальевна все это записывала в специальные накладные. Она то и дело макала перо в чернильницу, записывала четкими буквами и записанное повторяла вслух. Вскоре должны были прийти продавцы, чтобы разложить товар по отделам. Но до того пришел заместитель директора Игорь Владимирович — разодетый в пух и прах человечек небольшого роста. Он говорит о погоде, закуривает дорогую папиросу «Казбек» и умиротворенно выпускает клуб дыма.

— Игорь Владимирович, — говорит Иван Макарович, — тысячу двести килограммов черного хлеба мы вернули.

Игорь Владимирович подскакивает, словно ему иголкой ткнули в одно место. Говорит зло, не избегая крепких выражений:

— Кто вам позволил? И кто эти «мы»? Вы и этот парнишка, который не имеет права здесь находиться? — И уже специально для меня ткнул пальцем в висящее объявление. — Если умеешь читать, так прочти, что здесь написано: «Посторонним вход воспрещен».

Как молод я ни был, но цену тяжелому труду знал. А со времени жизни в бараке с уголовниками у меня остался порядочный запас «красивых» слов. Возможно, я пустил бы их в ход, но Иван Макарович положил мне руку на плечо и более чем вежливо сказал:

— Сидите, пожалуйста, сидите. — И уже Игорю Владимировичу. — Что вы так заторопились? А на ваш вопрос — отвечаю. Если бы не «этот парнишка», сегодня не была бы разгружена ни одна машина. Работал он за двоих, и заплатим мы ему по двойной норме. Вы хотите знать, кто дал нам право вернуть хлеб? Этот хлеб был полусырой, более тяжелый, чем положено, и его нельзя было есть. Мы обо всем этом, насколько возможно, подробно написали.

Игорь Владимирович не сдавался. Чуть тише, но все же строгим начальственным тоном он продолжал:

— Нынче не то время, когда можно воевать с хлебозаводом. Того, что вы с такой легкостью вернули, мы уже не получим. Начальство там новое, и я еще никого из них не знаю. А как мне это объяснить пролетариату, который придет за хлебом и обнаружит пустые полки?

Игорь Владимирович в сердцах потушил в пепельнице папиросу и продолжил:

— От имени администрации я вас предупреждаю: если подобное повторится, буду вынужден принять соответствующие меры вплоть до, до… Вы сами понимаете, до чего может дойти дело. Вот так!