Горящие сады

По ступенькам поднялся в кабачок. Действительно, за столиком в углу с открытыми бутылками пива сидели Микаэль, его спутник, три незнакомца и с ними Мария. Все разом оглянулись на его появление. Он сел в стороне у окна. Благодарно кивнул служителю, открывшему перед ним коричневую потную бутылку с надписью «Пала-Пала» и несущейся антилопой. Наслаждаясь, пил. Глядел, как в открытом окне дети играют с собакой.

Микаэль что*то тихо говорил остальным. Трое незнакомцев были в ярких новых рубашках, в темных жилетках. Три каскетки, желтая, красная, голубая, лежали на подоконнике. И эта слишком яркая жокейская внешность лишь подчеркивала их внутреннее беспокойство, пружинную стиснутость мускулов Все трое прижимались спиной к стене, водили глазами, словно просматривали сектор прострела от окон к дверям.

Мария встала и пошла к его столику. И пока она шла, Бобров смотрел на ее гибкую поступь, волновавшую плечи, и ее тело в движении несло в себе вторую, не связанную с походкой волну Он подумал, что эта волна делает ее движение похожим на танец. Она подошла, присела, поправив сиреневое платье.

— Карл, — сказала она, не здороваясь. — Мы увидели вашу машину и поджидали вас. Мы встретили здесь наших товарищей. Оттуда. Они бежали из тюрьмы. Слава богу, они здесь, на свободе. Так оказалось, что наша машина переполнена. Не могла бы я вернуться в Мапуту с вами? Если это не нарушает ваши планы.

— Нет, никаких планов, Мария. Буду рад услужить. Я возвращаюсь один.

— Тогда я скажу нашим, что еду с вами.

Она отошла, и он снова смотрел, как в едином, охватившем ее тело движении живет другое, необъяснимое для него, колеблющее ее небольшую голову и ноги на высоких, чуть подгибающихся каблуках. Она что*то сказала другим. Те разом встали. Микаэль издали благодарно ему кивнул. Тесно, плечо к плечу, они направились к выходу. Садясь в машину, одновременно, как по команде, захлопнули дверцы, и «датсун» рванул шумно с места, скрылся из вида.

Они не торопились с Марией уходить. Сидели, глядя, как в вечернем краснеющем солнце туманятся горы, висит над дорогой пыль, сквозь которую, бронзоволицый, полуголый, похожий на неостывшую отливку, идет старик.

Потом они катили по синему, с поперечными тенями шоссе, попадая под удары низкого солнца. И Боброву казалось: эти бесшумные световые удары были призывом и речью, обращенными к нему из саванны. Кто*то звал его в горы, леса. Но он не умел разгадать. Был отделен от сигналов скоростью машины, зрелищами прожитого дня.

— Очень тяжелые дни, вся неделя, — сказала Мария. — Время очень быстро летит, под какой*то уклон…

— Да, — он опустил стекло, наполнив машину шумом, запахом лесистой равнины с летящими сквозными деревьями, похожими на зонтичные соцветия. Коровы, бело-розовые на заре, смотрели им вслед с обочин.

— Все равно, я знаю, мы все очень скоро погибнем, — сказала она, и лицо ее, озаренное солнцем, вспыхнуло этим багровым, в ней живущим знанием. Но они тут же въехали в глубокую, от высоких деревьев, тень, и лицо погасло. Он боковым зрением продолжал чувствовать этот возникший на ее лице ожог. — Мы все здесь погибнем рано или поздно, — продолжала она. Он не отвечал, не глядел на нее. Чувствовал, как мучительно ей, как она взывает к нему, о чем*то просит. — У меня предчувствие, мы все здесь скоро погибнем.

— Это бывает, Мария. Это усталость, нервы.

— На вилле, где мы живем, есть газон и дорожка. Через эту дорожку от стены дома проходит муравьиная тропка. Муравьи по стене подымаются к окну, в дом. Я любила смотреть, как они тащат в сад по своей тропке всякие крошки, соринки. И вот недавно они все ушли. Пропали из дома, из сада. Подхватили свои яички, личинки и ушли. Я видела, как они уходили. Трава шевелилась, блестела. Это к несчастью. Они почувствовали, что над домом нависло несчастье, и ушли.

— Ну что вы, Мария! — пробовал он шутить. — Просто они съели все ваши крошки. Или нашли дом, где крошки вкуснее. Это дело обычное. Знаю я этих муравьев! Они ушли за лакомством, а вы бог знает что надумали!

— Если бы я могла, я бы тоже ушла. Я чувствую, как над домом нависло несчастье. Я бы ушла ненадолго, недалеко. Забыть про этот ужас! Про войну, про политику. Я ведь женщина, и еще молодая.

— Вы прелестная женщина, Мария, — сказал он.