Горячие сердца

Все эти размышления не были для Николая отвлеченным умствованием досужего молодого человека. То были законные и верные мысли о будущем, к которому он себя неустанно и твердо готовил, которому он принадлежал целиком. Юношеское стремление Николая к воздушной стихии с годами оформлялось в ясное, постоянно крепнущее желание служить стране на посту летчика.

Николай считал, что как член партии он должен развить в себе и самый широкий круг чувств и мыслей, доступных человеку, с тем обязательным условием, что чувства должны быть трижды проверены, а мысли четырежды передуманы. Так он думал, казалось ему, не только за себя и не только для себя.

Вероятно, именно потому, что Николай так высоко понимал свое назначение коммуниста и гражданина, он вторично в этом году сказал отцу, вернувшись однажды из Московского комитета партии:

— У меня, папа, нынче торжественный день.

Отец взволнованно поглядел на сына.

— Меня зачислили в сталинскую тысячу коммунистов, направляемых в летные школы.

Несколько мгновений Франц молча смотрел в лицо сыну. Потом радостно проговорил:

— Вот так и служи... как сейчас мне сказал: с трепетом!

Небо будет нашим!

В первый полет

Пунктом назначения в путевке значилась школа летчиков в Луганске. Таких, как Николай, — «тысячников» — много приехало одновременно с ним в Луганск.

Едва ли среди них нашелся хоть один, который не был удивлен тем, что представилось их взору, когда они прибыли к конечному пункту путешествия — к воротам школы.

Это действительно были ворота, даже, скорее, нарядная арка, сооруженная из свежевыструганных бревен. И над ней действительно была вывеска «Школа летчиков». Под вывеской висело красное полотнище с радушной надписью белой краской: «Добро пожаловать!».

Но ни за этой аркой, ни рядом с ней не было ничего, что хоть отдаленно напоминало бы школьное здание.

Новоприбывшие топтались перед аркой в некотором замешательстве.

— Чудно́, — сказал кто-то.

— Ничего чудно́го, — возразил другой: — одни ворота для футбола поставили, другие не успели...

Шутка произвела мало впечатления. Простиравшееся за воротами поле не было похоже на футбольное. Не больше оно походило и на школьный аэродром. Заросшее бурьяном, оно к тому же было покрыто холмиками. На холмиках высились могучие сосны.

Кто-то из молодежи сказал:

— Место для прогулок курсантов, вроде парка культуры.

— Знаете, где школа?

Все обернулись.

— Вон за тем лесом. И аэродром там! — уверенно проговорил один из прибывших. — Пошли!

И он решительно зашагал по тропке, вьющейся к видневшемуся вдали леску.

Но ни аэродрома, ни здания школы не оказалось и за леском. Вместо них стояли несколько больших палаток и выстроенные рядами большие самолетные ящики.

И все-таки это именно и была школа. Новая Луганская школа. Но так как подобных школ было основано много и сил на их постройку и оборудование не хватало, то на месте Луганской школы не оказалось пока ничего, кроме палаток и ящиков. Да еще лежали переносные ангары-палатки.

«Летная» учеба курсантов началась с расстановки брезентовых ангаров. Туда перекочевали из ящиков самолеты. В ящиках расположились школьные службы. Жильем курсантам служили палатки. Занятия происходили на открытом воздухе.

Все, что нужно было школе, курсантам предстояло создать самим. Вместо утренней зарядки занимались валкой сосен; на уроках физкультуры — корчевкой пней; соревновались, кто больше сроет кочек на поле будущего аэродрома и засыплет канав. По вечерам боронили готовые участки летного поля.

Может быть, все это было и не совсем обычно, но зато с какой гордостью и с каким удовольствием курсанты проводили взглядом первый инструкторский самолет, взлетевший с зеленой муравы нового, «самодельного» аэродрома! А с каким наслаждением садились они в самолет для первой рулежки!

Теоретические предметы не беспокоили Николая. Он чувствовал себя хорошо подготовленным. Преподаватели не имели к нему претензий. Но не без трепета ждал он того священного момента, когда коснется ручки управления. Проявит ли он нужные летчику психо-технические качества?..

— Спина и голова летчика — одно целое с самолетом. Он должен его чувствовать так, как чувствует свое собственное тело, — привычно говорил инструктор перед первым полетом, застегивая шлем и поглядывая на Николая, усаживавшегося в задней кабине. — Ручка лежит в руке пилота свободно, легко, не зажимается, как клещами. Движения плавные, мягкие, без рывков...

...Первый полет!

У какого учлета достанет слов описать ощущения этого незабываемого дня!

Следить, как меняется голос мотора в зависимости от движения сектора под твоей рукой; впервые почувствовать, как машина реагирует на движение педалей под твоими ногами, как она приятно и плавно кренится в вираже, послушная движению ручки!

И как тут не забыть, что машина не должна рыскать, что на прямой горизонт должен быть строго в одном и том же положении относительно носа машины, что движения левой руки, лежащей на секторе газа, ног, стоящих на педалях, и правой руки, держащей управление, должны быть строго согласованы!